Равиль отпустил руку.
— Давай. Минут на пятнадцать.
Ицхак перевел взгляд на лежащую вверх изображением фотографию и в глазах его впервые что-то мелькнуло.
— Нет, — спокойно и ровно произнес он, аккуратно натягивая перчатки, — давай на полчасика…
Андрей наклонился и тщательно собрал все фоторграфии обратно в коробочку, стараясь класть их изображением вниз.
— Мне нужны негативы, — не глядя на них сказал он
— Равиль молча кивнул.
Через четыре сигареты он поднялся обратно в квартиру. При взляде на то, что лежало на полу его слегка замутило, несмотря на весь его опыт. Он быстро взглянул на Ицхака. Тот качнул головой.
— Либо сам очнется минут через тридцать, либо можно нашатырем ускорить. Ходить, видеть, слышать будет; мочиться — с трудом. Острого, кислого, жирного, твердого, вкусного — увы. Мы его, кстати, считай, от алкоголизма вылечили. Печеночка больше не потянет. В пустом взгляде Ицхака снова что-то шевельнулось. Ну, а насчет детишек трахать, как, впрочем, и кого бы то ни было… Будет жить воспоминаниями.
Равиль молча протянул небольшой сверток.
— Негативы.
Андрей кивнул и, обронив: «приведите его в чувство», прошел в последнююкомнату. Это, без сомнения, была комната Марины. Он быстро огляделся. Здесь было гораздо чище, хотя не менее убого. Узкая кровать с тонким матрасом, книжные полки, письменный стол, шкаф… На полке он заметил фотографию. Мужчина в летнем костюме на фоне старой крепости. Сходство было не очень четко определяемым, но, все же безошибочным. Он всматривался в лицо на фотографии еще несколько минут, потом решительно раскрыл принесенный с собой баул и начал аккуратно укладывать в него все подряд из шкафа, ящиков стола и с полок. Вещи, белье, книги, тетради, какие-то тряпочки и мелочи, плюшевая кукла без глаза… Сверху он положил фотографию мужчины и коробочку с негативами и остальным содержимым. Потом подумал и, вынув коробочку, сунул ее в боковой карман. Все вместе заняло не более десяти минут.
Выйдя с баулом в коридор, он обнаружил, что клиент в сознании. Шевелиться он не мог, орать тоже из за отека гортани. Но дышал бодро, хотя и со свистом. На том, что осталось от лица выделялись два выпученных, налитых кровью глаза. Андрей поморщился, но потом вспомнил фотографию и сжавшуюся в комок льда девчонку в ресторане. Он подошел к телу, присел, медленно взял его за кадык (Равиль неслышно подошел и встал за правым плечом. Израильтянин неподвино застыл в полуметре сзади) и ровно заговорил:
— Сема… Ты меня слышишь, слизень? Моргни два раза, если слышишь… Я сказал моргни, — он легонько сжал пальцы. Семен утробно хрюкнул и дважды моргнул. От него отчетливо пахло калом.
— Сема, тебе придется провести не самые приятные пару недель, но потом ты встанешь и знаешь, что ты сделаешь? Ты, Сема, соберешь свои манатки, и уедешь. Причем, понимаешь, Сема, наш город, конечно, велик, но, все-же, мал, как сковорода. Я здесь всюду бываю и могу, чисто случайно, на тебя натолкнуться… Ну вдруг ты, падаль, в музей-квартиру Коллонтай попрешься, а я там революционного отношения к любви набираюсь… Я, Сема, могу не выдержать… Если я приду сюда через шестнадцать дней и застану тебя здесь, я опять-таки могу не выдержать этой радости. Если ты, триппер старый, еще хоть раз вспомнишь имя Марины, ну, скажем, заяву на пропажу напишешь, или терпилой заделаешься, мол избит неизвестными в своей квартире, а мне обязательно сообщат, что ты такую глупость сделал… Видишь ли, Сема, — Андрей опять смотрел ему в лицо пустыми глазами стрелка, голост его был бесцветен и шершав, как наждак, — если взять бритву, — он сделал паузу, — да, бритву… потом сделать надрезы здесь, здесь и здесь, потом взять немного гнилого мяса… Анаэробная гангрена — это очень плохая смерть, Сема. Тем более, что месяц я тебе на слабеньких антибиотиках обещаю… Ты понял меня или ударить тебя? — гнусавым голосом Крысобоя осведомился Андрей.
Трясущийся студень что-то просипел и дважды моргнул.
— Вот и славно, трам-пам-пам.
Андрей поднялся и отправился в спальню.
Кружка холодной воды, вылитая на голову возымела свое действие. Женщина открыла мутные глаза и села на кровати.
— Как спалось? — вежливо поинтересовался Андрей. Кошмарики не мучали? Елена Васильевна, у меня к вам доверительное дело…
— Эта…- женщина икнула, — ты кто?
— Я, изволите видеть, ваш дальний родственник.
Женщина тупо смотрела ему в лицо
— Какой родственник?
— Да, в общем-то уже никакой. Елена Васильевна, не пройти ли нам на кухню для душевного разговора?