— Ну почему я такая уродина? — прошептала она еле слышно.
— Где уродина?
Андрей нежно повернул ее на спину и поцеловал в открывшуюся грудь. Она тихо охнула.
— Не вижу… я… никакой… уродины……..
Выспаться не получилось.
Они ввалились на этаж с цветами, шариками и шампанским. Солнце било в открытые окна, пробивая листву деревьев, раскрашивая стены в клетчатый зелено-белый узор. Пожилая медсестра замахала руками и грозно двинулась в их сторону.
— Мадам, — галантно надвинулся на нее Виктор, — мы буквально на минуточку. Такое событие невозможно… Поймите правильно. Эти розы, не согласитесь ли, как нельзя подходят к вашим…
Отворилась дверь и в коридор вышел доктор.
— А-а, опять явились? Со вчерашнего дня ничего нового. Обе ваших дамы в норме. Младшая изволила изрядно погадить, старшая между кормлениями носится по этажу, что твоя ракета. Короче,завтра с утра забирайте, а то у меня голова от нее кругом. Мария Владимировна, выдайте, голубушка, им халаты, и пропустите уж…
Сестра неодобрительно поджала губы, но спорить не стала.
Они приоткрыли дверь и пошли в палату. Марина стояла над колыбелькой и тихонько напевала: «Спит Гавана, спят Афины, спят осенние цветы.В Чёрном море спят дельфины,
в Белом море спят киты.» Она обернулась на звук открываемой двери и, радостно пискнув, бросилась к Андрею на шею. Она буквально светилась таким нереальным, невозможным, осязаемым счастьем, что старый циник Виктор поперхнулся очередным витьеватым приветствием, вздохнул и, пробормотав что-то типа: «Ну… я тут, насчет завтра… внизу», изчез. Андрей держал ее за талию и не мог отвести глаз от ее сияющего лица. Он гладил волосы, целовал лучистые глаза, шею, руки и не находил слов. Она тихо смеялась и прижималась к нему, как ребенок, потираясь носом о щеку. Потом она отпрыгнула, схватила его за руку потащила вперед.
— Смотри, она спит. А во сне дрыгается, как в животе. А ест то как…
— Таки есть в кого.
Она опять тихо засмеялась. Андрей любовался ее гибким легким силуэтом, который носился по палате, что-то тихонько напевая.
— Слушай, подруга, мне любопытно, ты можешь иногда ходить? Или только скакать как Быстрый Гонзалес *?
— А что?
Андрей закатил глаза и потряс головой.
— Любезная супруга. Поскольку вам через, примерно, месяц, исполнится целых девятнадцать лет, возраст, что ни говори, солидный, позвольте довести до вашего сознания правила пристойного поведения для молодых, правильных рожениц. Полагается вам вовсе не носится по всей больнице, изводя медсестер и доканывая дока вопросами: «а почему это у дочки на пузике прыщики?», а лежать на койке и отдыхать, вальяжно принимая посетителей с цветами и поздравлениями и подставляя свою очаровательную попку под уколы. Смею также отметить, что неплохо бы, в этой самой койке, читать умные книжки, — Андрей покосился на стопку книг на тумбочке, — поскольку у означенной молодой роженицы через две недели сессия. Почему, вы спросите? Я вам отвечу! Потому, что моя драгоценная супруга есть последняя бестолочь, и не пожелала пойти в академку, как все нормальные люди. Вместо этого, она, на сносях, таскалась в свой долбаный институт и пугала там преподов немеряным брюхом, вне всяких сомнений, вымогая зачеты угрозами родить прямо на их глазах…
На этом месте его грозная речь была прервана самым беззастенчивым образом. Андрей, почувствовал ее теплые губы, ее невероятный, сводящий с ума запах, ее легкий, тонкий язычок…
— Маринка, — пороговорил он оторвавшись, глядя в ее огромные, шалые глазищи, — прекрати…
Она улыбнулась своей особенной улыбкой, которая так меняла ее и без того красивое лицо, и посмотрела на него снизу.
— А что такое? О-о-о… Мой дорогой суженый, я нахожу, что у вас произошло, э-э-э… восстание жезла жизни…
Ее узкая ладошка скользнула вниз.
— Маришка, перестань! А то… А то… А то Таську разбудим!