Шла неделя перед Днем Благодарения по-американски. Теперь деревья были голыми, ночи были длинными, и к долине Гудзон быстро приближалась новая зима. Наш двигатель был собран, помещен в свою испытательную раму. (Не я назвал ее Персефоной, но для меня она всегда была женщиной.) Мы безумно тестировали компоненты, составляя и проходя чек-листы, и надеялись на самом деле запустить ее на следующей неделе. Рама для испытаний была рассчитана на тягу в тридцать шесть тонн, и мы знали, что если дадим ей полный газ, Персефона освоит ее до предела.
Сообщение от Президента университета о том, что на следующий день она посетит лабораторию вместе с членами военной проектной группы, не было хорошей новостью. Во-первых, мы не хотели отвлекаться. Что еще хуже, мы понятия не имели, что она может сказать или сделать. Ладно, это не совсем так. У меня была идея, я просто надеялся, что ошибаюсь.
Но увы, не ошибся. Военная команда была очень довольна нашей работой, университет получил премию за завершение грантового проекта ниже бюджета, выше спецификации и раньше срока, но они забирали его обратно к себе. Прямо сейчас. В то время как она говорила, у дверей стояла военная охрана, они собирали и стирали все данные проекта с наших ноутбуков и телефонов и прекращали доступ к нашему зданию, когда мы уйдем в тот день.
Мы сидели в ошеломленном молчании. Лиза выглядела так, будто вот-вот заплачет. Я никогда не подвергал сомнению авторитеты, но глядя на опущенные плечи и склоненные головы моей команды, подумал, что по крайней мере, должен попытаться. Я встал.
— Госпожа Президент, господа. Команда, которую вы видите перед собой, целиком вложилась в этот проект. Когда мы обнаружили, что необходим сложный редизайн, команда вложилась еще больше. Все это вы знаете из отчетов, которые я вам отправлял.
— Мы знаем, что все вы много работали, Макдональд. Как я уже сказала, вы увидите, что ваши люди получат компенсацию. Что вы имеете сказать?
— Дело не в деньгах, мэм. Этот проект стал личным для нас. Невозможно работать так долго и так интенсивно над чем-то, чтобы этого не произошло. Она — часть нашей жизни. Она — не просто еще один проект.
— Она? — прервал меня другой офицер.
— Да, сэр. Благодаря флоту. В любом случае, вложить в нее так много, и даже не увидеть, как она показывает то, на что способна, для чего мы ее создали, это… Сэр, нет ли какого-нибудь способа, чтобы мы могли продолжить работу, пока она не будет готова к тому, чтобы зажечься? Любого, чтобы мы могли увидеть ее первый раз? Вы можете быть здесь с охраной, делать все что нужно, но мы зашли так далеко. Пожалуйста, позвольте нам сделать для нее этот последний шаг. Давайте потанцуем с ней по-настоящему, хотя бы раз.
Офицеры собрались и обсуждали около двадцати минут, а затем исполнили наше желание. Безопасность будет жесткой. Ноутбуки и устройства, используемые внутри, должны были оставаться в крытом манеже под замком, когда мы уходим домой. Нас это устраивало — все мы знали, что в ближайшие несколько дней нам не придется часто возвращаться домой. Потом начальство ушло, моя команда трижды бурно приветствовала меня, и мы принялись за работу. Я убедился, что члены команды выаолняют все детали безопасности — я не хотел, чтобы мы шли против них. Неожиданным результатом стало то, что охранники заразились нашим энтузиазмом. Через пару дней им так же хотелось увидеть, как зажглась Персефона, как и нам.
Вторник перед Днем благодарения был большим днем. Мы потратили утро на последние детали и тестирование, стараясь не выглядеть нервными. Думаю, это нам не удалось: я видел, как один из охранников, ростом должно быть метр девяносто восемь, и весом сто двадцать два килограмма, обнял за плечи одного из моих тощих маленьких гениев.
— Никто не волнуется, — сказал он этим своим глубоким рокочущим голосом. — Она загорится хорошо. Вы будете ею гордиться.
В 13:16 по восточному стандартному времени она сделала именно это. Она ожила, заглушив наши возгласы. Мы постепенно довели ее до половинной мощности, давали ей гореть несколько минут, измерили тягу — почти восемнадцать тонн, а затем выключили ее. Она израсходовала немного больше топлива, чем мы ожидали, но это не было необычным для прототипа двигателя. Персефона была настоящим живым двигателем. Она произнесла свои первые сильные слова. И за это она больше не была нашей: теперь она принадлежала другим.
Дальше все пошло на спад. Мы сдали ключи, значки и ноутбуки, почистили телефоны и планшеты и в последний раз покинули старый манеж. Было немного слез, но не много. Мы слишком устали. Я выходил последним. Меня ждала Президент. Она поблагодарила меня, сказав, что я нахожусь в оплачиваемом отпуске до конца семестра (всего две недели), и добавила, что им требуется, чтобы до Рождества я покинул свою квартиру.
Две мои большие любви — моя жена и мой двигатель — теперь принадлежали другим. Я чувствовал себя таким же одиноким и заброшенным, как и до встречи с Карен. Не знаю, что бы я делал, если бы не Лиза. Она и несколько друзей всегда были волонтерами в Армии спасения в День благодарения, и она предложила сне присоединиться к ним. Мы весь день упорно потрудились, и я осознал, что мои перспективы не так уж плохи, поскольку у других — гораздо хуже.
***
На следующий день было решено, что квартиры Лизы и моя так сильно запущены из-за нашего полного пренебрежения ими в течение последних нескольких недель, что в них требуется провести полную уборку. Мне сообщили, что это будет групповой проект: мой, Лизы и ее партнерши Джен. Мы прекрасно провели время: Джен не разрешала нам говорить о реактивных двигателях или франко-канадских художниках, а когда мы закончили, квартиры тоже выглядели неплохо.
Суббота была нашим последним обедом, а Лиза в последний раз была моей помощницей. Это было горько-сладко: она стала как хорошим другом, так и в высшей степени компетентным помощником по работе. Она была взволнована — ее отношения с Джен длились уже два месяца и с каждым днем казались все более прочными.
— Это потому, что тебя никогда не было рядом с ней, ты всегда была в этом манеже, — поддразнил я ее. Она засмеялась, затем стала серьезной.
— Мы оба сильно изменились, — сказала она. — Я думаю, я стала более стабильной. Теперь, когда проект двигателя завершен, мы увидим, как это работает. И ты стал лучше заботиться о себе. Я думаю, что теперь я могу доверить тебя даже тебе самому.
Я сказал Лизе, что с ней было приятно работать, и что она была отличным другом, и я буду скучать по ней и желаю ей всего наилучшего. Она встала и мгновение задумчиво смотрела на меня.
— Я никогда не думала, что скажу это, но если бы когда-нибудь я сменила команду, это было бы ради тебя. — Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. — Оставайся на связи, — прошептала она, затем повернулась и зашагала прочь на своих длинных ногах, оставив меня молчать.
Приходилось определяться с жильем, и совсем скоро. Жить одному, возможно, не было бы моим первым выбором, но теперь я знал, что могу это сделать. Также я знал, что не смогу выжить, живя с Карен, если она все еще будет «безумно любить» Филиппа, как сказала Сара-Мари. Нам надо было поговорить. Я набирался сил, чтобы позвонить ей, когда мне позвонили еще раз.
Джим Леверетт был одним из офицеров «Айка», а после войны ушел в частный бизнес. Он слышал, что я как бы свободен после завершения крупного проекта.
— Кто тебе это сказал? — спросил я.
— Эээ, маленькая птичка.
— А, значит, военная безопасность все еще…
— Нормальная ситуация, — усмехнулся он. — Я мог бы добавить, что та же самая маленькая птичка, что очень впечатлена тобой, сказала мне, что ты мог бы заинтересоваться сменой обстановки. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы работать на себя?
— О чем это ты?
Он был переведен в руководство Дженерал Электрик Авиэйшен в Цинциннати, и ему было поручено собрать команду специалистов по большим реактивным двигателям….