Тут старуха, взглянув сверху на его ширинку, неприятно смеётся.
— О, господи, о, господи… Эрнст, тебе уже с этим не справиться, нет…
— Он уже наполовину стоит, — горячится старый мужчина, вдохновлённый «может быть» Фитти.
— Может быть, но таким ты его внутрь не вставишь. Вспомни о твоих последних попытках.
— Сейчас я сделаю его совсем твёрдым, причём до-вольно легко. Давай-ка — раздевайся до гола… Мне надо взглянуть на твою старенькую мышку, и тогда я стану ещё твёрже…
— Хватит, Ольше!
Внезапно её осеняет:
— Скажи-ка, парень, действительно Фрицхен забрался на Линц? Ты что-нибудь видел или слышал?
— Нее — я … я только вспомнил о нашем прекрасном времени. Разве плохо было? — остаётся невозмутимым старик.
— Ну, ты даёшь, тебе надо поинтересоваться у вра-ча, откуда у тебя так стоит. Тут без Фритцхена всё же не обошлось. И вот ты теперь квакаешь… Ну что хорошего будет, если мы возбуждаемся от такой малости?
— Ничего себе малость? Взгляни…
— С таким, как этот, пистон у нас авось ещё получится, — весьма решительно заключает старая дама. — Но как? Как бы нам всё не испортить.
Сказав это, она насухо вытирает себе руки о фартук; так как от удивления она забыла сделать это раньше. Только капли воды поблескивают теперь на линолеуме.
— Конечно, в следующий раз я спрошу дока, — соглашается хозяин.
И вынимает руку из кармана.
Она взирает на разрез брюк и не обнаруживает никакого — даже легкого возвышения. И тут старикам становится смешно. Хотя сегодня никакого секса не получилась, они пребывали в радостном настроении.
Тем временем Фриц Роггац, постоялец, на цыпочках покидал дом, чтобы теперь в самом деле навестить проф-союзный трактир «Фортуна».
А во втором этаже дома на Лилиенштрассе 16 Ги-зела Ленц хлопочет за туалетным столиком, тщательно обследуя с помощью зеркала нежелательные свидетельства на своём лице и прежде всего лихорадочные красные пятна на щеках. Приводит в порядок растрёпанные волосы, расчёсывает слегка слипшиеся на лбу локоны. Но вот уж больно подозрительно блестят прекрасные угольно чёрные гла-за. Так что, чтобы выглядеть опять нормально, надо охла-диться, убеждается она.
«Его взгляд раздевал меня», вспоминает Гизела.
«Ну не дрянь ли я? Ух — почему я сделала это? Рань-ше же и в мечтах об этом помыслить не могла. Я просто вынуждена была пойти на это – ну конечно. А каким твёр-дым он оказался…, о, господи. А у Хайнера? Каким же измочаленным был он оба последних раза».
При прощании Гизела разрешила Фрицу снова совершить подобное в понедельник. Он намеривался получить отгул за две когда-то сделанные сверхурочных работы.
Чтобы быть здесь в половине первого.
Хайнер, который имел привычку в будке выездных ворот выкурить сигарету, появлялся после утренней смены лишь около трёх часов.
От сладкого предвкушения Гизела приходит в трепет. «Фриц сможет пробыть у меня целый час. Мы расположимся на кушетке. Будет тепло, даже очень. Томас… Этого я отведу до полудня к старикам. Он уже давно не видел мамулю. Слава богу, что у нас нет никаких соседей, а квартира рядом с Вагнерами пустует. А Радке с их тремя уже большими озорницами занимают обе квартиры внизу… Эти ничего не усекут… И чего этот олле Радке всегда таращит на меня глаза? Как если бы он уже вставлял его в меня. Тоже мне: штейгер… Небось, никакой твёрдости в кости…»
Внезапно ход мыслей её меняется. Гизела вспоминает, что ей нужно ещё сбегать в потребительское общество.