— Хватит, мой хороший! – увещевает она его энергич-ным голосом.
— Не … хватит… Ещё одну, давай…
И слегка заваливается на стол. Глаза горняка остек-лянели, затекли кровью.
В этих обстоятельствах Георг считает необходимым показать себя абсолютно деловым человеком и уходит, а Гизела не без издевательской нотки спрашивает:
— Неужели?… Значит у тебя были неприятности?
— Хватит!…Не квакай… Тыже не рейхсканцлер… Да, набрался доверху.
И указательным пальцем показывает себе на горло.
„Всего три раза в последние два месяца!»
— Да — мой бедный, бедный… Выходит, что дела твои совсем уж плохи…
Взглянув на меховой кошелёк и заработок, она не-сколько истерически смеётся и кричит:
— И все же тебе меня не одурачить!… Думаешь, не знаю, что у тебя за гулянка была? Тот, кто мало делает, и получает мало. А ты наверняка не самый усердный. И … и если бы это ладилось хотя бы в кровати… Напомнить тебе, как часто в течение последних двух месяцев ты приходил ко мне? Целых три раза! Не то что, например, тот горняк, который писал в журнал Освальту Колле, что он удовлетворяет свою сексуально активную жену три раза в день…
И продолжает, всхлипывая:
— Да, бывало и мы понимали друг друга. Дважды на неделе, а в выходные три раза! Причём в первую половину субботнего дня вместе выпивали шесть ледяных козлов, хмелели благоухая, шли в кровать и час любили друг друга.
А потом уже тише:
— Разве не делаю я все для мужика? В доме ты же руки не приложишь к какому-нибудь делу. В последний раз, когда ты был на полуденной смене, я приготовила целых полтонны угля. Разве я не принимаю во внимание твой радикулит? Разве не говорю я всегда: «Полежи спокойно, я приготовлю для тебя»? Но-о, верно, у тебя есть другая, да?
Глаза Гизелы мерцают от слёз.
— Да, да… так должно быть и есть… Одна, которая терпит тебя… Никаких карманных денег свыше двух месяцев уже нет. Радикулит… Ха … радикулит. Мне это не смешно…
Пенг!
Гизела хватается за щеку. Хайнер же, — несколько от-резвленный, — озадаченно смотрит на внутреннюю поверхность своей ладони. Увидев в глазах шокированной жены презрение, он скрежет зубами и шипит:
— Больше ничего не хочу слышать! Отправляйся дрыхнуть, иначе сейчас отмету тебя!. . А я выпью ещё одну. Так … как ты с Георгом…
И вдруг кричит:
— Думаешь, я не видел, как у тебя это зудело, когда Георг лез к тебе в утробу?
В взгляд его злой.
— Блядь!
И икает.