Я имею в виду про Бернардо… что между нами никогда ничего не было. Мне очень жаль, что я не сказала тебе!
— Да, я услышал его версию. Что касается успокоения… давай просто скажем, что присяжные еще не вынесли свой вердикт.
Она выглядела шокированной.
— Я не понимаю. Разве он не объяснил насчет… сексуальных домогательств и этого деликатного дела?
— Да, — спокойно сказал я — Очень убедительная история. Думаю, она может даже оказаться правдой. Но, скажем так, я буду ждать, пока не увижу все это в газетах.
Лиз открыла рот, затем закрыла его. Я видел, что она была поражена моим скептицизмом, но мне было наплевать!
После более чем минуты молчания она сказала:
— Ты… ты… ты вернешься домой?
— Я вернулся… пока. Чемодан в багажнике, я достану его позже, когда девочки будут в постели. Как они, кстати, поживают — что, по их мнению, происходит?
— Я сказала им, что ты работаешь над большим проектом и тебе нужно задерживаться на несколько ночей в офисе, но я не думаю, что они мне поверили. Я просто… не хотела вмешивать их в это, по крайней мере, до тех пор, пока мы с тобой не поговорим.
Она умоляюще повернулась ко мне, и я увидел следы слез на ее щеках.
— Алан, пожалуйста, я знаю, что нам есть, о чем поговорить. О… Ричарде Гронье и обо всем остальном. Мне очень, очень жаль. Мне даже в голову не могло прийти, что ты что-нибудь об этом знаешь. Мне так стыдно! — она ненадолго замолчала, тихонько плача в свои ладони, а затем сказала — Но я никогда — никогда! — ничего не делала с Томом Бернардо или с любым другим мужчиной. Клянусь!
Я посмотрел на нее и пожал плечами. Я не был особенно уверен в ее словах.
Ужин был странным и одновременно до странности забавным. Девочки были рады меня видеть и полны любопытства по поводу происходящего. Но, будучи подростками, они не выражали ни одной эмоции напрямую. Они дразнили меня больше, чем обычно — я выглядел старым, у меня был ужасный галстук, почему я больше не занимался спортом — и я наслаждался этим, понимая, что это был их способ восстановить связь со мной.
Их энергия и веселое настроение также помогли скрыть тот факт, что мне нечего сказать Лиз. Я старался игнорировать ее, незаметно для девочек, которые были заняты своими историями и дразнилками.
После ужина я провел немного времени с каждой из девочек, обсуждая их проблемные школьные ситуации и просто упиваясь радостью от общения со своими замечательными дочерьми. И когда они разошлись по своим комнатам, я достал свой чемодан, распаковал, разделся и сразу лёг спать. Я сделал все это, не сказав ни слова Лиз, которая стояла в ванной в ночнушке и расчесывала волосы.
Она настороженно наблюдала за мной, и когда я собирался выключить свет, она сказала:
— Алан, мы можем поговорить?
— Не думаю, что нам есть, о чем говорить, — сказал я, отворачиваясь от нее.
— Но дорогой, мы…
— Когда я увижу лицо Тома Бернардо в газете, — я резко прервал ее — и прочитаю всё о том, как его арестовали, тогда я буду готов поговорить. А сегодня я вернулся, потому что скучаю по девочкам.
С этими словами я выключил свет. Перед тем как заснуть, я услышал ее тихий плач.
****************
Все последующие дни, вплоть до следующего понедельника, я изо всех сил старался сдерживаться и быть спокойным, хотя бы при Карли и Кристине. Думаю, мне это удалось довольно неплохо, хотя они не могли не заметить напряжения между мной и их мамой.
Но когда мы с Лиз оставались наедине, мой гнев и подозрения буквально вскипали, стоило ей произнести хоть слово. Чтобы не сорваться окончательно, я был с ней максимально холоден и отстранен, отвечал на вопросы минимумом слов, ясно давая понять, что не хочу находиться рядом с ней. На ее лице было выражение беспомощного страдания, но вместо сочувствия, я испытывал еще большую ярость и злость. Сука, думал я, ты это заслужила! У тебя есть муж, который не доверяет тебе ни на дюйм, и именно ты сделала это возможным!
Во вторник утром, когда я заваривал себе кофе на кухне, вошла Лиз с «Цинциннати Энквайр» в руке. Не говоря ни слова, она передала мне газету, держа первую полосу так, чтобы я мог видеть заголовок:
«Арестован администратор медицинского центра».
На первой странице красовалось черно-белая фотография Бернардо, очевидно взятая из архива. Я взял газету и внимательно прочитал статью. Сексуальные домогательства и сексуальное насилие, четыре предполагаемых жертвы, возбуждено девять обвинений. Его уволили из больницы; он нанял Гранато & Гриви, одну из самых известных юридических фирм Цинциннати, чтобы защитить себя. Бернардо заявил о своей полной невиновности, заявив, что все это было «просто недоразумением». Анонимные цитаты коллег из больницы выражали шок и тревогу: он был таким хорошим парнем, этого никто бы не ожидал, бла-бла-бла.
Я отложил газету и посмотрел на Лиз, которая выжидающе смотрела на меня.
— Что ж, похоже, все это правда, — медленно сказал я — Этот парень, похоже, полный отморозок. Ты можешь сказать мне, кто были жертвами и как у них дела?
К моему удивлению, ее лицо обмякло, и она заплакала, закрыв лицо руками.
На мгновение нежность прорвалась сквозь стену гнева и негодования. Я подошел к жене и осторожно обнял ее, позволив ей положить голову ко мне на плечо. Несколько минут она рыдала и всхипывала.
— Я так боялась, что ты больше никогда со мной не заговоришь! Я просто не знала, что мне делать.
Она высморкалась, затем вытерла влажные глаза салфеткой, посмотрела мне прямо в глаза и торжественно сказала:
— Алан, я не имела ничего общего с Бернардо — ничего! Клянусь. Кроме того, что помогала Алексе, Дайан и другим, когда этот сукин сын беспокоил их. Они были так разбиты и опустошены, особенно Дайан. И именно этому были посвящены все собрания, с которых я поздно возвращалась.
— Я знаю. Я хотел бы, чтобы ты мне об этом рассказала, но я знаю, что Дэниелсон просил тебя не делать этого.
Воцарилась тишина. Нежное настроение, казалось, тихо ускользнуло, и комната снова наполнилась напряжением.
— Но… есть еще один… мой… мой роман, — тихо прошептала Лиз.
Я ничего не сказал, просто наблюдал, как она пытается выдержать мой взгляд. Она не смогла этого сделать и опустила глаза вниз.
— Алан, мне так жаль. Мне так стыдно. Я понятия не имела, что ты знал, а я…
— Когда это… закончилось, я… это было похоже на то, как чувствуешь себя после кошмара. Как будто я была в каком-то ужасном сне. Я была в ужасе от того, что сделала. В ужасе и в ярости на себя.
— А потом я поняла еще одну вещь. Я поняла, что была самой удачливой женщиной на земле. Я сделала это… занималась этими ужасными вещами. Но теперь все было кончено, ты ни о чем не знал, и у меня все еще был наш брак и наши дети.
— И тогда я поклалась себе, что это было…
Лиз прервали звуки девчонок, несущихся по лестнице на кухню, опоздывающих, как обычно, на школьный автобус. Несколько минут комната была наполнена безумием и смехом, когда они схватили булочки и сок, выкрикнули нам свои планы после уроков, обняли и поцеловали каждого и выскочили за дверь.
Когда они ушли, мы улыбнулись друг другу, а комната, казалось, все еще звучала их шумом и энергией.
— Нам так повезло, — сказал я, и Лиз кивнула.
— Они потрясающие девочки, — сказала она — И это не просто удача — все эти годы мы были хорошими родителями.
Мы улыбнулись еще на мгновение, и Лиз взяла меня за руку. Но затем она наклонилась ко мне и сказала:
— Алан, как ты узнал — о… о моем романе? И почему ты ничего не сказал?
— Нет! — резко сказал я. Ярость мгновенно овладела мной, как будто был включен невидимый переключатель. Вся нежность и близость утра исчезли. Я отпустил ее руку и встал из-за стола.
— Мы прекрасно жили восемь лет, не говоря …