Он слышал, как кто-то говорил про блок 3, вот и выпалил. Дед улыбнулся и от этого стал похож на хищника, оскалившегося на противника.
— О, милок, это ты не туда забрел. Тебе следует сейчас выйти на улицу и перейти перешеек:
Дед еще, что-то долго объяснял, но Майк его не слушал, у него билась одна мысль, выйти из этого помещения и оказаться на свободе. Наконец, его благодетель закончил, и Майк поблагодарив старика, побежал по коридору к заветной двери, ведущей на волю.
Пробежав несколько метров и поплутав в ответвлениях, пленник наконец-то оказался на улице. В надвигающейся ночи, чувствовалась прохлада и свежесть. Темное небо, подмигивало беглецу первыми россыпями звезд, как бы подбадривая его и радуясь вместе с ним. Долю секунды Майк постоял на месте, а потом понесся прочь от страшного места.
Погони не было, но чувство голода начало потихонечку овладевать им, рискуя перейти в страшную и не проходящую боль. Страх перед этой болью погнал его словно хлыст дальше, Майкбежал, как раненное животное с единственной мыслью выжить. Он держался до конца, но не смог перебороть себя и упал на дорогу, принюхиваясь к следам на сухом, уставшем от трехнедельного солнца и потрескавшемся асфальте. Майк читал следы и видел, каждого обладателя, оставленного отпечатка, так, будто они стояли здесь сейчас, в данный момент. От дразнящих ароматов, раздражающих нос и через него желудок, Майк заскулил и забился в новом приступе боли. Неожиданно до его чуткого уха донесся шорох, а затем еще один. Где-то вдали мелькнули тени двух огромных собак, с остроконечными ушами. Беглец затих и постарался вжаться в асфальт. Тишина снова укутала его своим покрывалом. Майк рискнул встать и тут же услышал протяжный вой одной из собак, она, предвкушая отличную охоту, не смогла сдержать свой восторг, оттого, что почуяла жертву. Беглец припустил галопом, пытаясь убежать от своих охотников, так как понял, по чью душу явились остроухие псы. Он несся по ночным улицам, расталкивая немногочисленных прохожих, бредущих еще, в одном им известном направлении. Его отталкивали, ругались, а бедный раб не замечал этого, он только слышал хриплое дыхание и сопение своих охотников. Боль отошла на второй план, оставив первенство, заполнившему все его существо страхом. Майк свернул в темную подворотню и забился в узкую щель между домом и како-то пристройкой. Там было темно и резко пахло крысами и фекалиями. Голова беглеца пошла кругом, частично от этого мерзкого, бьющего прямо в мозг запаха, частично от жуткого безотчетного страха. Две тени мелькнули в подворотне, заставив вздрогнуть уставшее тело раба.
— Где, эта мерзкая крыса? — прорычал жутко знакомый голос.
Майк силился вспомнить, где он слышал этот противный загробный с хрипотцой и больше похожий на рык голос, между тем стараясь не дышать и стать как можно меньше и не заметнее. Чей-то нос с силой втянул воздух, Майк напрягся.
— Там он, — пробасил второй, и беглец с ужасом понял, что попался.
Его извлекли из щели очень быстро, да он и не сопротивлялся, когда узнал обладателя знакомого голоса, это был громила из «Линкольна». Охотники за беглецом, не церемонились и здорово отыгрались на боках, пойманного ими раба. Майк уже не мог дышать, а поэтому замолчал и перестал молить о пощаде. Боль во всем теле от побоев смешалась со страшной болью в изъеденных голодом внутренностях и, наконец, эти две невыносимые боли принесли желанное небытие.
— Эта тварь, потеряла сознание! — Гаркнул Ральф и еще раз пнул ногой лежащее на земле тело, облаченное, в синий потрепанный комбинезон.
— Бери его и пошли, — приказал громила Джонс своему напарнику и, не дожидаясь, когда тот исполнит его приказ, пошел первым вон из подворотни.
Никто из запоздавших прохожих даже не обратил внимания на подвыпившую компанию, загружающуюся в старую, неопределенной марки машину, конечно двое громил были еще ничего, ну а третий чуть меньше в синем комбинезоне был пьян совсем в дугу. К таким сценам давно уже привыкли обыватели этого района. Наконец старый, изрядно потрепанный автомобиль отчалил и скрылся в неизвестном направлении.
Майк очнулся уже в который раз, но теперь уже рядом не было ни девочки, ни старых вещей. Он огляделся и присмотрелся, комната была абсолютно пуста, примерно 2м. х 2м. в диаметре, но не это волновало пленника, от куда-то дул свежий ветер, а откуда он не мог понять. Но мучаться над этим вопросом ему пришлось не долго, поскольку через час начался восход солнца.
То, что Майк считал болью до этого момента, было просто ерундой, по сравнению с тем, что ему пришлось пережить в дальнейшем. Солнце, когда-то нежное и ласковое, стало вдруг невыносимо горячим и злым. Оно кусало и рвало на куски все его существо, била в самый мозг и разрывало его на мириады частиц. Внутренности кипели и рвались, словно, на минных полях, а кожа, Майку казалось, что у него содрали кожу, предварительно натерев освободившиеся участки перцем. Мучимый страшнейшей болью, несчастный хотел закричать, но горла больше не было, как и голосовых связок, в место них все пространство занимал комок слизи, получившийся из сварившихся хрящей и желез. Глаза стали скворчать от закипевшей в них крови и лопнули, разбрызгав огненными брызгами остатки мозга. Но забвения не наступало. Майк чувствовал, что сходит с ума, он горел на живую медленно и постепенно, отдавая солнцу, частицу своего тела за частицей. Каждой клеткой, каждым своим закутком бедняга ощутил, что такое ярость солнца. Когда, наконец, боль достигла своего апогея и сознание било тревогу, предчувствуя близкий конец. В комнату без крыши вошла Эйнджил. Она спокойно смотрела, на корчившегося на полу своего раба. А он увидел ее, через красную пелену лопнувших глаз.
Словно жалкий дворовый пес, Майк пополз к ногам своей госпожи, отчаянно воя, разодранным в клочья горлом и вылизывая шершавым потрескавшимся языком пол на котором стояла его повелительница. Он полз и молил ее о милости, но вместо мольбы слышался только вой. Он плакал, но слез не было. Он стенал, заламывая руки, но они крошились и опадали на пол пеплом. Боль сделала его покорным и готовым на все, ради спасительницы — госпожи. Она разрешила ему выползти из страшной комнаты в темную прохладу коридора и толкнула в израненный солнцем бок.
Майк вскрикнул от боли, чувствуя, что горло на месте и снова рождает звуки. Он подполз к ногам госпожи и стал покрывать поцелуями туфли и ноги.
— Кто разрешил тебе целовать мои ноги, — жестоко отбросив от себя своего раба, проговорила Эйнджил.
Майк спрятал голову, оставаясь лежать на животе.
— Умоляю, простите, — выдавил он из себя, пытаясь совладать со своим горлом. — Госпожа, сжальтесь, над своим рабом.
— О, вот как ты запел, теперь. Значит, осознал, что ты мой раб, надо было совсем немного солнечных лучей, и ты стал шелковым.
— Да госпожа, — прошелестел Майк, — Благодарю за урок, повелительница. Спасибо, госпожа.
— Это еще не урок, — Ухмыльнувшись, сказала королева, — это только прелюдия к твоему воспитанию. Солнечные ванны покажутся тебе просто курортом, по отношению к тому, что тебя ждет в дальнейшем.
Эти слова, заставили учащенно забиться сердце несчастного пленника, и из глаз непроизвольно брызнули слезы страха и безысходности.
— Ладно, пока можешь идти, тебя проводит Джонс.
Громила подхватил пленника, словно тот ничего не весил и потащил его куда-то вдаль по коридору. Майк и не думал сопротивляться, все о чем он мечтал, это прилечь и заснуть. Но мечтам его не суждено было сбыться, ибо Джонс поставил его посреди комнаты и, отойдя к двери, включил рубильник. Из пола и стен вылезли страшные острые шипы, лишь маленький квадратик остался свободен и на нем можно было только стоять.