— Постоишь и подумаешь, раб, над своим поведением. Заснешь, упадешь на шипы, присядешь, задницу всю снесешь себе, шаг сделаешь, ногу пропорешь. Так что стой и не шелохайся, прощай, счастливо тебе провести время. Джонс вышел, коротко хохотнув. А у Майка даже ненависти уже не осталось, он думал только об одном — как продержаться и сколько продлятся его муки в этой комнате натыканной острыми, словно клинки, шипами.
Прошло небольшое количество времени, а бедному пленнику казалось, что прошла вечность, он не смел двинуться, видя поблескивающие от света тусклой лампы острые шипы, грозящие ему страшной смертью. Прошел примерно час, и неожиданно к пленникупришло озарение, он зажмурился и упал на встречу смерти. Боль жуткая и сокрушительная пронзила его всего, но вопреки ожиданиям она не прошла, а нарастала все сильнее.
— Такого не может быть, — взвыл Майк!
Он неожиданно понял, что не умер, а боль от многочисленных шипов, пронзивших тело, не давала ему забыть, о том, что он жив ни на секунду.
— Пощадите! — хрипел, несостоявшийся мертвец, — Сжальтесь, молю!
Но никто не слышал его стонов и хрипов, никто не пришел к нему на помощь. Его оставили мучаться от страшной и не отступающей ни на минуту боли. А еще снова добавился голод, даже пронзенным желудок, оставался верным себе. Майк кричал, плакал, стонал, но все было бесполезно, никто не приходил к нему на помощь. Даже смерть оставила его. Почему-то вспомнились слова Ницше: «Мы можем отнять у человека жизнь, но не можем отнять у человека смерть». Теперь он осознал и понял, значение этих слов, и только теперь осознал, как он беззащитен перед своей хозяйкой.
Наконец, скрипнула дверь, и над бедным рабом нависло широкое лицо Джонса.
— Ну что, тварь, решил избавить себя от боли? — Захохотал Громила и надавил, на пышущее болью, тело Майка.
Пленник думал, что более сильной боли он уже не испытает, но он ошибся, ибо, когда Джонс надавил на его тело, страшная, раз в десять превосходящая то, что было до этого боль, врезалась в уставшее, израненное тело раба. До этого Майк не мог кричать, теперь он орал разорванным горлом и плакал, глазами, которые казалось до этого пересохли.
— Хватит, — еле выговорил пленник, — Я умоляю, хватит!
— Это я буду решать, грязь, когда хватит, — Джонс надавил сильнее. — Ты понял, меня?
— Да, господин, смилуйтесь, сжальтесь, над Вашим рабом. Все, все для Вас сделаю, только не делайте мне больше так больно, умоляю!!!!
Майк уже не орал и не выл, он скулил и норовил лизнуть руку, хозяина.
— Сними его, — Услышал, раб, благословенный голос Госпожи.
Джонс повиновался, и резко рванув израненное тело, снял раба с железных, острых, как бритва шипов. Словно змея, извиваясь всем телом по полу и окрашивая серый бетон кровью, широкой лентой тянущейся за ним, Майк подполз к ногам госпожи.
— Повелительница, — выдохнул он, — Моя жизнь, принадлежит Вам, я Ваш пес, пыль, которую вы стряхиваете, грязь, которую вы брезгливо обходите, не карайте меня, умоляю. Я буду преданейшим псом Вашим, пока Вы не захотите избавиться от меня.
— Вот это уже совсем другой разговор, — Улыбнувшись, произнесла Госпожа. И носком своей черной бархатной туфельки погладила голову покорно лежащего раба. — Иди за мной, раб.
Тряхнув гривой черных вьющихся волос, она вышла из страшной комнаты, Майк пополз за ней, не в силах подняться на ноги, да и не смея сделать это. Эйнджил шла по коридору, наслаждаясь тем страхом, который сочился из пор этого когда-то напыщенного раба, ей нравилось ломать и покорять. Она зашла в свои апартаменты и села в кресло.
— Зайди в кладовку, там много крыс, перелови их! — Приказала Эйнджил.
Майк пополз к кладовке, она оказалась на удивление чистой и очень приятной в своей прохладе. Запах земли и крыс больно ударил в нос, но и проявил охотничий азарт. Больше не было боли в разорванном шипами теле, не было страха, заполнившего его существо от кончиков пальцев на ногах, до кончиков волос на голове, был только голод. Он гнал вперед, и брезгливости тоже не было, когда Майк поймал первую крысу, буквально поглотив ее целиком. Потом еще и еще, пока не насытился мясом серых зверьков.
Когда он выполз из погребка, то увидел, что его Госпожа в комнате не одна, напротив нее в таком же мягком кресле сидела еще одна женщина, красивая блондинка. Она заметила, пялящегося на нее раба, и удивленно ойкнула. Эйнджил тоже посмотрела на Майка.
— Не пугайся, это мой раб, он провинился, я его наказала. Он очень вкусный, я такой крови еще не пила.
— Можно попробовать? — Загорелась блондинка.
— Не сейчас дорогая, он жрал крыс, сейчас от его крови мало толку. Если бы я знала, что ты зайдешь, то оставила бы его для тебя не загаженным. Но позже, когда я с ним закончу, дам тебе на время.
— Эй, Джонс, — Позвала Эйнджил, Майк при этом сильно вздрогнул, но Госпожа звала своего громилу по другому поводу.