В какой-то тайной глубине она знала, что дело не в деньгах, а в чудовищном искушении — попробовать ЭТО с другим. Она видела себя голой, возбужденной до визга — и… Мысли ее совершали отчаянные кульбиты, отворачиваясь от очевидного. Она не сказала фотографу ни «да», ни «нет» — но больная совесть уже шептала ей, что Коля ощутил измену.
Эти мысли раздирали ее на клочки, и она возбудилась по-новой. Впервые в жизни ей было стыдно приставать к Коле, и Рита терпела, накапливая внутри влажные разряды.
…Когда партнер по съемке провел рукой по ее телу — Рита сжалась и… не отпрянула.
Сердце ее остановилось — на мгновение… но дальше было легче: он прильнул к ее губам — и тело сразу заглушило мозг, и Рита думала только: «вот и оно… вот я, оказывается, какая…»
Она делала это в странном злорадстве: реальность ее падения исторгала из нее радость, мутную, как обморок. Ласки усиливались, и мысль отказалась управлять телом…
Вдруг Рита ощутила: сейчас в нее войдет… не «бивень», не «хоботок», а — ЧУЖОЙ…
Она как-то поняла это — ясно, как боль. Темный, мохнатый ужас вдруг скрутил ее; возбуждение тут же угасло — и глухо пульсировало где-то в глубине.
…Она не помнила, как очутилась у себя. Коля был дома, и она, повиснув на нем в беспамятстве, сорвала с себя одежду прямо у дверей и впилась в него, как пиявка. Коля не отказал ей — и, подставившись «бивню», Рита с ужасом глядела на экран монитора, где бритоголовый мачо дразнил ей грудь…
На третьей горько-сладкой судороге Рита разрыдалась, с каждой секундой проваливаясь в какой-то жгучий водоворот, — и в беспамятстве кричала Коле:
— Он меня заставил! Много денег!.. Восемь штук, между прочим, за день — не слабо, а? Я уже давно… Раз я такая — мне можно!.. Недотрога!.. Я давно — голая!.. И с девочками, и с мальчиками, а ты думал… Но сегодня… Я его обняла… мы просто работали, понимаешь… Не-ет!!!.. Колюсик, мальчинька, я ведь для семьи… Мама твоя вон… и наши клопята… чтоб сытенькие… А мне приятно! Да, я такая! Я не виновата, что я такая! Не виноватая я!.. Это не болезнь, врач сказал, ты ж помнишь? Это просто такое… свойство организма… Повезло тебе, сказал… Я вырвалась! Вырвалась — а он уда-а-а-арил! Денег не будет! Я все испортила! Дура, дура, дура… ДУУУУУУУРАААА!!!..
Рита хрипела в истерике; глаза выкатились, рот — в пене… В голове у Коли засверкали искры; он хотел ударить ее — но не ударил, увидев синяки на руках…
Вместе с Ритой раскричались дети — и в доме воцарился настоящий ад. Коля затравленно озирался, затем взял себя в руки: вскочил — налил стакан холодной воды, плеснул в Риту… Она — заорала, как от ножа, захлебнулась криком — и затихла, подвывая и пуская пузыри. Глаза ее туманились.
Коля вдруг страшно испугался. Набрал маму, тестя — никто не отвечал; тогда он вызвал скорую — и в ожидании сидел с Ритой, целовал ее, гладил, умолял успокоиться, совал ей детей, прогонял их, топтался вокруг нее, нес какую-то чепуху…
Скорая приехала быстро. Рите сделали два укола, и она начала оживать: вздохнула Коле, детям… Глянув на монитор — снова принялась рыдать, и с плачем — бессвязно изливать Коле все, что накопилось в ней за эти месяцы.
Коля слушал, ничего не понимая, кроме нелепого кошмара — «Рита стала шлюхой», — но слушал, слушал ее, успокаивал, гладил, перебирал ей волосы…
Мало-помалу речь Риты переходила в бормотание, в сопение, — и наконец Рита вытянулась голым телом и замолкла. Она спала.
Коля сидел какое-то время с ней. Потом, убедившись, что она крепко спит — встал, закрыл дверь в ее комнату, строго-настрого наказал Алеше не будить маму, накормил Любу из бутылочки… Люба заснула, и Коля тихонько, на цыпочках вышел на улицу.
Он шел, не глядя на дорогу. Мысли его путались, и он поминутно застывал, как призрак.
Увидев скамейку — упал на нее… и вдруг разревелся. Как в детстве, когда обижали взрослые.
***
Я шел по окраине N-ска. Был обычный вечер: молодежь гуляла, хихикала, игриво материлась и потягивала пивко.
Гуляя, я увидел, как на скамейке рыдает парень. Пьяными, как мне показалось, крокодиловыми слезами.
Однако, подумал я, — еще нет шести часов, а уже «третья стадия»… Думал пройти мимо — но нет, что-то не пустило меня. «Доставлю хоть домой, к мамочке», подумал я, — «вечер-то свободный — хоть доброе дело сделаю…»
Нагнулся к нему:
— Эгегей, дружище! Сколько выпил?