— Не знаю, — прохныкала я, заходя в ванную, и вдруг ахнула от неожиданности. — Ну и ну!..
— Что, нравится? Мы тут вдвоем поместимся… Ну, Маринчик, ну — простила меня? Да? — и Сережа как-то очень нежно, по-отцовски, обнял меня. Я, вдруг ощутив доверие и заботу, прижалась к нему, измазав его зелеными разводами. Отца у меня, кстати, никогда не было…
Ванна у Сережи была не просто большая — она была огромная, как бассейн, да еще и с мягкими бортами. Пока она наполнялась, я лежала, получая зверский кайф от того, что моя кожа, высушенная краской, смачивается теплой водичкой… Голый Сережа сидел рядом, и я с интересом рассматривала его мужское хозяйство.
— Что ж ты так смотришь? — И Сережа с комическим любопытством склонил голову, как птица, — Ничего выдающегося. Да не смотри так, а то опять вскочит! Что потом будем делать? Аль не видела никогда?
— Нет, — честно ответила я, и Сережараскрыл рот.
— Что ты, — серьезно? Мариш, — а сколько лет тебе?
— Женщине не задают таких вопросов, — улыбнулась я, и Сережа тоже улыбнулся.
— Ну вот, улыбаемся уже… Отчего ж не задают? Это старухам не задают. А таким молодым красавицам, как ты, очень даже задают… Ну сколько? — двадцать два? Двадцать три?
— Не поверите, — сказала я.
— Что, больше? Ты выглядишь свеженькой-свеженькой такой…
— …Ага, зелененькой-зелененькой, — продолжила я. — А восемнадцать не хотите? Я ведь только школу недавно кончила…
Удивлению Сергея не было предела. Он смотрел на меня во все глаза, а потом подлез поближе — и, обняв меня, очень серьезно и доверительно сказал:
— Вот оно что… Ну я и дурачье, доложу я тебе. Я просто… просто посмотрел на все не с той стороны. Понимаешь — раз ты уже согласилась ехать ко мне, — значит… Так я подумал. Дурак потому что. А ты ведь совсем на школьницу не похожа. Ты чудная, Марин, ты красавица редкая. Чудо просто. Даже так, — он провел рукой по моему зеленому плечу, — даже зелененькая. Совсем как огуречик. Маринчик-огуречик-кузнечик. Можно, я так буду тебя называть — Кузнечик?
Ванна наполнилась. Краска на мне размокла и мазалась, выпачкав Сергея с ног до головы, но не смывалась. Под слоем краски была кожа, густо подкрашенная зеленым, и я испугалась.
— Ничего, сейчас вымоем тебя с мылом, и волосики беленькие твои отмоем. А нет — покрасишь еще раз…
— У меня не крашенные… Натуральные, — сказала я. — Честно. Никто не верит.
Волосы — моя гордость: они не слишком длинные, до ключиц, но такие светлые, что в тени кажутся седыми. На солнце они переливаются лунно-серебристыми и золотистыми оттенками. К тому же они очень густые — и совершенно прямые, как водопад. Они у меня всегда светлее кожи, даже зимой, хоть я совсем не смуглянка. Врачи говорили, что у меня какой-то совершенно особый пигмент, почти белый, с бежевым отливом. Моя грива — блестящая, на солнце прямо глаза слепит, и кажется, будто я в световой короне. Многие говорили мне, что никогда не видели такого нежного и красивого цвета. И ресницы, и брови у меня светлые… а глаза карие. Вот такое сочетание…
…Сережа любовно, бережно намылил мне тело, стал смывать с меня краску — и возбуждение нахлынуло на меня с новой силой. Смотрю — и у него член подимается… и не знаю, как быть и как сказать ему. Но сам он все понял:
— Маришка! о, да ты, кажется… девочка моя!.. Давай откровенно, — мы ведь переспали, как никак, и я сделал тебя женщиной, — ты хочешь еще секса? Ты хочешь, чтобы я снова ебал тебя? — да, это так называется, что поделать… Или тебя довести до оргазма? Хочешь кончить? Как ты хочешь? Мариш, заказывай музыку! Ты — главная… Не стесняйся!
Я не знала, что сказать. Мне было страшно стыдно — и вместе с тем желание было просто невыносимым.
— Маринчик! Ну не стесняйся, — он снова нежно, заботливо обнял меня, — ты уже взрослая девушка. Не девушка — женщина. О таких вещах нужно говорить совершенно открыто. Если ты не хочешь — я потерплю…
— Вы… выеби меня, — произнесла вдруг я совершенно неожиданно для самой себя. Произнесла — и провалилась в жуткий стыд. Даже зажмурилась.
— Ну вот, — видишь, как просто, — обрадовался Сережа. — Я, честно говоря, ужасно хочу тебя. Еле сдерживаюсь. Такие уж мы, мужики, кобели… Давай только теперь — по-настоящему. Сейчас… — Сережа выдернул пробку, чтобы слить воду. — А ну — дай-ка мне личико, — и он начал мыть мне рот и подбородок мягкой губкой. Это было очень приятно и прикольно: он тыкал мне мыльную пахучую губку в нос, а я фыркала, как лошадь, и смеялась. Умыв меня, он сказал:
— А теперь — давай, как Захар и Лина (это наши герои в кино), — и прильнул к моему рту…
Вот когда я ощутила, что такое настоящий поцелуй! Наши с ним «киношные» поцелуи меня очень волновали — вернее, не меня, а Лину… это сложно объяснить — актеры поймут меня, — но ЭТОТ поцелуй… Сережа обволакивал мой рот нежнейшей пленочкой ласк, он был и требовательным, и бережным, и умопомрачительно близким… Через секунду я ныла и обхватывала Сережу руками и ногами, скользкими от мыла и краски.