Света кашляет, поперхнувшись горячим кофе.
— Прокурора?
Катя смотрит на нее, как на дурочку:
— Они тоже люди. Со своими тараканами.
Света подходит к шкафу, видит печатку.
— Спрятала бы подальше, — говорит сестре.
Та потягивается, сворачивается в клубок на кресле.
— Еврей должен приехать завтра, а Гарику не до меня. Он в поиске.
— Жадность и глупость тебя погубят когда-нибудь, — на прощание предупреждает Света.
Заходит в квартиру, слышит бормотание телевизора. Легкое раздражение: «Как быстро освоился», сменяется невольным умилением, когда видит его, спящего, перед экраном. Заходит в кухню. Ну, конечно, посуду за собой убрать не догадался. Складывает тарелки в мойку, опять накручивает себя.
— Света, извини. Я просто уснул. Если хочешь, я уйду.
— Куда?!
Она оборачивается и теряет дар речи. Он так похож на… В этих брюках, сшитых на заказ в ателье. В сине-белом пуловере, который она подарила мужу на двадцать третье февраля. Мотает головой, отгоняя нежданный призрак. А мальчик все хмурится, как тот, мертвый. Не может понять, в чем виноват. Или может?
Света проходит мимо него, случайно прикасается бедром к бедру. Вскидывает взгляд, упирается в карие глаза.
— Значит, так, — говорит хозяйка квартиры, — установим правила совместного проживания. Я готовлю еду, ты моешь посуду. Я стираю, ты убираешь. Меня не трогать нигде, никак и никогда. Все понял?
Уходит, дождавшись кивка. Садится на диван и ее тошнит от самой себя.
Гарик курит дорогую сигару и смотрит с усмешкой.
— Не нашел?
Ромка мотает головой.
— Кури, напарник, — сутенер барским жестом предлагает портсигар, — как сам думаешь, где он может быть?
Ромка греется в тепле машины. Поиски затянулись и сейчас на дворе уже конец декабря. Они мерзнут все. Зинка кашляет все больше. У костра, разведенного из досок разобранного сарая, сидят вместе, прижавшись друг к другу. На «дело» Ромка все чаще выходит один. Теряет привычную осторожность. В последний раз едва успел ноги унести от наряда милиции. Он так надеялся на то, что проживет зиму на доходы от Гарика, но не срослось. От этого в душе поднимается злость. На щенка, который обвел его вокруг пальца. На Зинку, пузатую в очередной раз. На мальчишек, которые смотрят на него, как на Бога.
— Друзей-знакомых у него здесь нет, — отвечает сутенеру, — родственников тоже. Если не сдох, значит, где-то залег. Где его найдешь?
— Так-то оно так, — Гарик говорит спокойно, даже весело, — но времени нет. Этот придурок умудрился огреть бутылкой приезжего прокурора.
— Да-да, — продолжает, видя, как округлились глаза собеседника, — вот такой извращенец в погонах. И сейчас этот дядя жаждет мести. Мне дали месяц; предупредили, что возбудят уголовное дело. Старый педик отмажется по — любому, а я даже до суда в камере не дотяну, учитывая мои статьи. В первую же ночь грохнут. Но по дороге в лучший мир успею сдать тебя, напарник. Ты хоть и несовершеннолетний, а след за тобой — будь здоров.
Он высаживает пацана на мороз и уезжает, оставив за собой дымный след. В угрозы Гарика Ромка верит сразу. А восемнадцать ему исполняется через три месяца и впереди маячит высшая мера наказания.