— Я делаю вас несчастной? О! Мисс Ивлин, как можно? Ведья обожаю всё, чего только касаются ваши ступни, и люблю (тут я всхлипываю) — люблю вас (опять всхлипываю) — люблю (уже рыдаю), люблю вас больше, чем что-нибудь в мире.
Она обеими ладонями хватает меня за голову и, приклеив свои губы к моим, даёт мне длинный, длинный поцелуй, полный любви, а затем, прижав меня к своей груди, произносит:
— О, скажите это снова, мой любимый, мой дорогой мальчик! Это любовь, которую я испытываю к вам, разрывает мне сердце, но я не могу ей больше сопротивляться! Будет ли мой Чарли всегда любить свою Ивлин так, как сейчас?
— О, как я могу поступить иначе? Моё поклонение вам длится с самого момента вашего прибытия, и ни о чём ином я и помыслить не смею. Что могу я сделать, чтобы доказать это? Проверьте! Ах, проверьте меня. Я ведь не смел даже выдохнуть слова о своей любви к вам! Ни вам непосредственно, ни кому-то другому.
Её заискрившиеся страстью глаза пытаются проникнуть в глубь моих, чтобы понять мои мысли. Я также, возбуждённый её горячими объятиями и поцелуями, начинаю ощущать всплеск своих любовных страстей. Она так крепко прижимает меня к своему телу, что просто нельзя не почувствовать, как нечто твёрдое упирается в неё.
— Я верю вам, мой Чарли, и решаюсь доверить вам свою жизнь. И больше того, — свою честь! У меня больше нет сил сопротивляться своей судьбе. Но, о! Чарли, любите меня всегда, ибо я подвергаюсь ужасному риску в любви, которой отдаюсь.
Она опять притягивает меня к своим губам, мои руки крепко обхватывают её за шею. Её блуждающие руки надавливают на мой вздрагивающий дрекол. Дрожащими от спешки пальцами она расстёгивает, или скорее рывком раскрывает мои брюки, и вот её мягкие пальцы сжимают мой обнажённый инструмент.
— О, дорогая мисс Ивлин! Я вот-вот умру… Но что мне следует сделать, чтобы вы чувствовали себя счастливой?
Моё мнимое невежество не может не понравиться ей. Она отступает к длинной низкой скамье, усаживается на неё и, по всей видимости непредумышленно поправляя отодвинутой назад рукой свои юбки, приподнимает их края. Я бросаюсь на колени, и рывком задрав эти юбки ещё выше, раскрываю роскошную, тёмную, в завитушках красоту её холмика. Она прячет своё горящее лицо в ладонях, в то время как я, просунув вперёд свою голову, прижимаюсь к её прекрасному влагалищу и принимаюсь лизать его, не отваживаясь облизнуть клитор. Она пытается оттолкнуть меня:
— Нет! нет! Не надо! Я…
Но я предполагаю, что мои труды ещё больше разожгли её страсти, ибо она становиться довольно влажной и сочной, да и без сомнения уже разик опорожнилась, обдав меня такой ощутимой теплотой. И вдруг она заявляет:
— Да хватит же, мой любимый мальчик, я и так вся в вашем распоряжении.
Я без каких-либо возражений повинуюсь и вскоре простираюсь у неё на животе так, что мой твёрдо стоящий петух упирается ей во влог. У меня всё же хватает благоразумия, чтобы не показаться знающим, что делать.
— О! моя любимая мисс Ивлин, — глубоко вздыхаю я, — помогите мне… Что дальше?
Её рука скользит вниз между нами, она направляет мой раскаленный инструмент между страстно жаждущими губами своего восхитительного влога. Я пихаю и при первом же выпаде моя головка погружается на пару дюймов в её тело. При втором она наталкивается на неожиданное препятствие, ибо мне и в голову не могло придти, что мисс Ивлин девственница. Я надавливаю на него твёрже.
— О, Чарли, любимый, будьте понежнее! Вы причиняете мне сильную боль.
Зная, что лучшим средством было бы возбудить её короткими толчками, не пытаясь пока идти далее, я так и делаю, и она начинает чувствовать всё более неистовые желания, возбуждаемые столь огромным, как мой, дреколом, перемещающимся между мягкими бархатистыми складками её стиснутой, но сочной пизды. Я сдерживаю себя и продолжаю свои действия, пока конвульсивные движения её поясницы и разрастающееся давление складок её влога не показывают мне, что приближается кризис и что она вот-вот разрядится. Она крепко сжимает меня в своих объятиях и в момент истечения невольно сильно подкидывает свою задницу. Это тот самый момент, коего я с трудом дожидаюсь. Я малость подаю назад и с непреодолимой силой резко устремляюсь вперёд, взламывая все барьеры на своём пути и погружаясь до самых корней своего дрекола. Атака оказывается столь же болезненной, сколь и неожиданной. Мисс Ивлин издаёт агонизирующий крик и напрочь теряет сознание. Я же пользуюсь удобным случаем, пока она нечувствительна к боли, и, с предельной энергией пихая туда и сюда, взламываю каждое препятствие и по мере возможности, движениями из стороны в сторону расширяю брешь. А потом замираю и сам в агонии наслаждения.
Я лежу, оставаясь погружённым в восхитительные ножны, пока её конвульсивные подрагивания и короткие рыдания не становятся свидетельством того, что к моей теперь полностью лишенной девственности учительнице возвращаются чувства. Мысль о неожиданной победе, которую я одержал, тут же заставляет петуха снова подняться, хотя он всё ещё сравнительно вял. Но я могу чувствовать, как он ненамеренно сдавливается по мере того, как мисс Ивлин приходит в себя и всё больше и полнее осознаёт, в каком мы находимся положении. Она закидывает свои руки вокруг моей шеи, даёт мне самый пылкий поцелуй и после этого принимается рыдать и кричать, будто у неё разрывается сердце.
Это довольно любопытная особенность моей натуры — испытывать наибольшее вожделение от женских слёз, и хотя мне на самом деле мучительно видеть её так скорбящей, это только придаёт моему дреколу дополнительную крепость и силу и заставляет его явить свои предельные размеры. Я попытаюсь успокоить её словами, но она только всхлипывает и всхлипывает.
Внезапно мне в голову приходит мысль, что возобновление акции могло бы вызвать перелом в её чувствах, и я начинаю энергичные движения. Она глубоко вздыхает, но по нервному подёргиванию её поясницы можно судить, что страсти её пробуждаются. Вскоре они проявляются и более явно. Обхватив меня руками за талию и крепко прижав к себе, она пожирает мой рот жадными поцелуями. Природа подсказывает ей, какие следует совершить движения, и через несколько быстрых минут мы сливаем обильное подношение на алтарь Венеры. Почувствовав в себе теплый поток, она, дрожа и трепеща, что есть мощи, прижимает меня к своей груди.
Минут десять лежим мы в трансе, причём моя очаровательная гувернантка, снова вроде бы упавшая в любовный обморок, оказывает на мой получивший очередное удовольствие дрекол такое соблазнительное надавливание, что быстро воспламеняет его и побуждает возобновить усилия. Мисс Ивлин сама чрезмерно любовно возбуждена, и вот мы снова мчимся по восхитительной любовной стезе — чтобы кончить, как обычно, в смерти подобном обмороке насыщенной страсти. А когда приходим в себя, моя любимая учительница, нежно обнимая меня и вздымая глаза к небесам, произносит:
— О, дорогой мой любимый мальчик! Ну и заставили же вы меня претерпеть поначалу. Это было ужасно! Но потом я побывала на небесах! О, как же мне не любить и не обожать вас?.. Но нам следует подняться, мой Чарли, иначе нас могут обнаружить. Мы же, надо сказать, и так подвергли себя сильному риску, ведь дверь же не заперта.
Я приподнимаюсь, чтобы вынуть свой дрекол из её неприятно пыхнувшей мне в нос пизды, которая там его так сильно сдавила, что, кажется, будто ей с ним жалко расставаться. И нахожу, что он весь в крови.
— Погодите, Чарли, дайте мне вытереть его косынкой, а то как бы потом не замаралась ваша рубашка.
Сделав это, она сворачивает косынку и помещает у себя за пазухой, сказав: