— Не желаете ли растянуться на ней во всю её длину? — спрашиваю я.
И подложив ей под голову подушки, пододвигаю стул для себя рядом с ней. Не показывая вида, что подозревает о каких-то намерениях с моей стороны, она вытягивается на боку и берёт меня за руку. Мы начинаем беседу, весьма интересную, о том, как лучше всего вести себя, чтобы не вызвать малейшего подозрения в нашей любовной связи, а также о том, как умудряться время от времени встречаться.
— Вот, дорогой мальчик, — говорит она, — я не смогу теперь жить без утешения в ваших объятиях, но вы должны помнить, если это будет обнаружено, то для меня при моём зависимом положении это было бы гибельным. Я полагаюсь на ваше молчание и благоразумие, и если я столь же дорога вам, как вы мне, мой обожаемый Чарли, я могу полностью довериться вам.
Я обвиваю её шею своими руками и говорю:
— Я люблю вас слишком нежно, и страстно желаю как можно чаще возвращаться в ваши покоряющие и сладчайшие объятия, чтобы позволить вам бояться быть запятнанной мною.
Она ласково обнимает меня и целует. Я воспламеняюсь от страсти. Моя рука начинает блуждать по ней, её же положение позволяет ей оказывать лишь слабое сопротивление, я достигаю её прекрасно покрытого холмика.
— Оставьте же меня! — шёпотом молит она и плотно стискивает бёдра.
Но не зная, в отличие от меня, предназначения отдельных частей тела, она позволяет мне просунуть между ними палец и проникнуть им в верхнюю часть губ, так что я достигаю клитора и начинаю потирать его туда и сюда, преднамеренно неловко, но заботясь о том, чтобы поразить нужную точку.
— Чарли, мой Чарли! Вы не должны делать этого!.. Я — я не могу этого вынести!
И в то же самое время она обнимает меня за шею и привлекает к своим губам, приклеивая их к моим. Я чувствую, как её бедра поддаются и раскрываются. Немедленно воспользовавшись этим, я начинаю дрочить её своим средним пальцем поверх пизды. Страсти её воспламеняются.
— Что ж, мой дорогой мальчик, раз так – придите же в мои объятия! Я не в силах больше сопротивляться вам.
И едва ли не прежде чем она заканчивает это своё суждение, я моментально расстёгиваюсь, мои брюки спадают вниз, а сам я оказываюсь меж её ног… Возбуждение от моих ласк увлажняет её сочный влог, и головк моего дрекола вводится без какого-либо затруднения. С пылу-жару я собираюсь, было, ворваться туда одним энергичным толчком, но она заклинает меня:
— Ох, мальчик мой!.. Нельзя ли полегче? Ведь я всё ещё испытываю жгучую боль от нашего утреннего столкновения.
Умерив свои движения, я ввожу теперь свой твёрдый инструмент потихоньку и мало по малу пробиваюсь к самым отдалённым её пределам, даже не замечая при этом какой-либо гримасы боли. Здесь я останавливаюсь, оставив его до корня вложенным в ножны и время от времени заставляя его вздрагивать. Затем ищу рот моей любимой мисс Ивлин, наши губы и языки встречаются. Её руки вокруг моей талии становятся более напряженными и ещё теснее прижимают меня к себе. Восхитительные складки её соблазнительно сочной пизды начинают пульсировать и нажимать на мой возбуждённый член. Однако до крайности возбуждённый, я жду до тех пор, пока она, как это не удивительно, довольно неожиданно не срывает плоды своей природы и щедро, к несказанному удовольствию моего влажного органа, не разряжается.
Я сдерживаюсь и дальше, чтобы дать ей время после удовольствия, полученного от разрядки, — вероятно первого беспримесно восторженного наслаждения, которое она получила; ибо, поскольку я бездействующий участник, нет ничего такого, чтобы послужить поводом для какого бы то ни было действия на всё ещё сырых краях её порушенной девственности. Её внутренние сдавливания становятся более сильными. Наши объятия с соединёнными губами и языками подобны выписке счетов и воркованию голубей, и очень быстро снова приводят её в состояние неистового желания.
Тогда я начинаю с медленных и лёгких движений, медленно и почти полностью вытаскивая свой дрекол и потом так же медленно вонзая его до рукоятки. Её только что состоявшаяся весьма обильная разгрузка так восхитительно смазала складки её влога, что боли явно никакой не чувствуется, — а вот интенсивное наслаждение довольно-таки явно. Наконец, оно становится всепоглощающим; её руки по-прежнему сжимают мою талию, ноги же оказываются невольно закинутыми над моими бёдрами. Природа побуждает её к самым восхитительным движениямзадницей; так в самой что ни на есть чувственной манере она встречает и отвечает на мои резкие выпады вперёд.
— Ну же, ну же, дорогой Чарли — быстрей! — быстрей!
И хотя мне не хотелось пришпоривать, наши движения становятся такими быстрыми и разъяренными, что, наконец, мы со взаимными криками восхищения, в блаженном экстазе самого полного наслаждения, тонем в объятиях друг друга. И проходит несколько минут, прежде чем к нам возвращаются наши чувства, и мы осознаём, что наши органы размножения по-прежнему пульсирует один в другом во всей роскоши насыщенной страсти.
Оставляя всё ещё закинутыми на меня ноги, мисс Ивлин снимает свои руки с моей талии, обхватывает ими мою шею, с чувством целует меня, и сопровождает слова, выражающие удовлетворение и сладчайшую лесть, с необыкновенно покоряющими ласками. Я лежу, словно в блаженном жилище Афродиты в Пафосе, находясь в состоянии острых ощущений, кои никак нельзя описать. И испытываю от этого необычно большое удовольствием. Возможно, я пролежал бы так и час и другой, но не с таким легковозбудимым дротиком, как мой, чувствительность которого слишком быстро приводится в движение сочными надавливаниями того восхитительнейшего влога, в коем он погребён. Постепенно он вновь обретает свою былую твёрдость и вот уже стоит себе, как ни бывало, нетерпеливо подрагивая, словно воин перед боем. Я начинаю двигаться. Мисс Ивлин восклицает:
— О, мой Чарли, вы должны перестать! Мой дорой мальчик! Нам следует не только быть благоразумными, но и думать о вашем юном здоровье. Ну же, ах! довольно! мальчик мой дорогой. Ах! — умоляю прекратить.
Её слова прерываются взрывом чувств, вызванным энергичными движениями моего дрекола, сотрясающими весь её организм. Больше не в силах сопротивляться, крепко сжав меня руками и ногами и пожирая поцелуями, она и душой и телом бросается в борьбу и так вторит мне, что мы в криках восхищения замираем и бесчувственно падаем, опять-таки не разнимая объятий.
Проходит много минут, прежде чем к нам возвращается речь. Я всё ещё лежу полностью вставленный в её изящнейший влог и с удовольствием продолжил бы пребывать в её восхитительных объятиях. Но мисс Ивлин заклинает меня:
— Умоляю вас, перестаньте же! Хватит! Нам следует быть благоразумными, если мы желаем когда-либо снова встретиться.
Так что я чувствую себя вынужденным подняться с её тела. Но, совершая это, я соскальзываю вниз и, прежде чем она смогла помешать мне, приклеиваю свои губы к губам, раскрытым и вспухшим подо мною, и жадно пожираю все её восхитительные выделения, и не перестаю, пока не облизываю её клитор так, что вынуждаю её снова весьма обильно потечь. Сначала она пытается сопротивляться, говоря:
— Чарли, что же вы, скажите на милость, делаете? Вы не должны, мой дорогой мальчик, это ужасно.