РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.
Т. 1- гл. 3. Моя сестра Мэри.
Нет нужды говорить, что, истощённый многочисленными схватками, которые мне пришлось выдержать на любовном поле битвы, я впадаю в глубокий-глубокий сон, пока не пробуждаюсь от грубой встряски. Я открываю глаза и с удивлением вижу свою сестру Мэри. Обвив свои руки вокруг моей шеи и целуя меня, она говорит:
— Ну и ленивый же вы мальчик! Знайте же, что все уже внизу и завтракают, а вы всё ещё спите. Что это нашло на вас?
— О! — отвечаю я, — меня так напугал ужасный сон, что после этого так долго лежал с открытыми глазами, что, когда опять заснул, то проспал.
— Что ж, быстрее вставайте!
И полностью стащив с меня одежду, она оголяет целиком мои половые органы с полностью поднявшимся, как обычно у юнца при пробуждении, петухом.
— О! Чарли, — говорит Мэри, с удивлением устремив глаза на его толщину и длину. — Как выросла ваша заготулина!
И дотрагивается до неё.
— А почему она столь же тверда? Как дерево! И видишь, как красна её головка.
— Ах! моя дорогая Мэри, я узнал великую тайну об этой вещи, которой я поделюсь с вами тотчас же, как только мы сможем оказаться наедине и никто не сможет нам помешать. Сейчас нет ни места, ни времени, но прежде, чем вы сойдёте вниз, позвольте мне взглянуть, как там ваша бедная маленькая Фанни. Ведь я не видел её с тех пор, как мисс Ивлин столь плохо обошлась с вами, ужасно вас исхлестав.
Мы пользовались этим инфантильным выражениям, когда в нашем невежестве и невиновности производили взаимные экспертизы отличия наших полов, а моя сестра оставалась всё ещё столь же неосведомленной и невинной, как и раньше. Поэтому она сразу же задирает все свои юбки, чтобы я посмотрел на неё.
— Приляг-ка на мгновение ко мне.
Она подчиняется. Я восхищён. Выдающееся положение, которое принял её венерин холмик, выросшие подобно мху небольшие завитки, и вздутые губки её крошечной щелки — всё кажется мне довольно очаровательным и многообещающим. Я наклоняюсь и целую это, языком облизываю небольшой, но уже заметный клитор, тот немедленно крепчает, а она конвульсивно дёргается своей поясницей.
— О! Чарли, как же это здорово! Что вы сделали? О, как здорово! Ах, умоляю, продолжайте!
Но я останавливаюсь и говорю:
— Не сейчас, дорогая моя сестра… Но когда мы сможем где-нибудь уединиться, я сделаю это и кое-что ещё намного лучше. Всё это связано с великой тайной, которую я должен сказать вам. Так что быстро спускайтесь вниз и скажите им, почему я проспал, но ни слова кому бы то ни было о том, что я говорил вам только что… Я спущусь мигом.
Она уходит, говоря:
— О, Чарли, дорогой, то, что вы сделали сейчас, было настолько здорово и заставляет меня чувствовать себя настолько странно… Найдите же скорее возможность сообщить мне всё об этом!
Мне хватает всего несколько минут, чтобы закончить свой туалет и явиться к завтракающим.
— В чём дело, Чарли? — вспыхивает моя мать. — Что это за неприятный сон?
— Едва ли я смогу рассказать вам, моя дорогая мама, — он был столь запутан; но мне угрожали, какие-то неприятно-выглядящие мужчины собирались убить меня, и наконец, подняв на высокие камни, cброcили вниз. Мука и испуг пробудили меня в крике и совсем вспотевшем. Я не мог потом заснуть в течение многих часов, даже при том, что я спрятал голову под одеждой.
— Бедный ребенок, — говорит миссис Бенсон, продолжая спокойно поглощать свой завтрак. — Как вы, должно быть, испугались.