Эвелин проследовала за женщинами, которые привели ее в небольшой, обнесенный глинобитной стеной двор, позади дома. Ей сказали, что нужно раздеться. Эвелин скинула с себя пропыленную за столько дней пути одежду. Распрямилась и осторожно вошла в воду небольшого пруда, располагавшегося в центре двора.
Девочка вскрикнула от удивления:
— Фарида-ханум, какая она белая! Совсем как снег!
Эвелин стояла и смотрела на свое отражение. Вода была мутной, смешанной с глинистым илом, но приятно холодила. Фарида принесла большой кувшин, зачерпнула в него воды и вылила на плечи Эвелин. Потом она взяла пучок какой-то сушеной травы, размочила ее в воде и принялась натирать, как мочалкой, спину. Пруд оказался мелким, Эвелин, чтобы погрузиться в него, пришлось присесть. Движения женских рук были мягкими, словно кошачьи.
После омовения они ввели Эвелин в дом. Фарида сказала, чтобы она ложилась на кровать, представляющую собой тонкую деревянную раму, на которую были натянуты толстые веревки. Она легла на спину. Ей подняли руки, завели их за голову и привязали к изголовью кровати. Девочка взяла со стола чашку, запустила туда руку и зачерпнула что-то вроде мягкой смолы. Поразминала ее пальцами и, придерживая руку Эвелин, начала выдергивать из подмышки рыжие волосы. Эвелин вскрикнула от боли и попыталась вырваться, но Фарида крепко держала ее ноги. Эвелин извивалась, но ничего не могла сделать. Пальцы девочки, подобно пинцету, работали быстро, и вскоре обе подмышки были выщипаны.Тем временем Фарида успела привязать ноги Эвелин к кровати и навалилась своим телом на ее бедра. В страхе, Эвелин увидела, что теперь девочка готовится выполнить такую же операцию с ее лобком. С той же скоростью младшая жена принялась удалять вьющиеся волосики, торопясь очистить миловидный холм. Как будто десятки иголок впились в живот, Эвелин корчилась и выла. Девочка остановилась.
— Фарида-ханум, эта женщина не хочет расставаться со своей шерстью! Хочет быть похожа на медведицу или волчицу… Разве мужчина может лечь в кровать с женщиной, у которой столько шерсти? Это все равно, что спать с лохматой собакой.
И она с новым усердием принялась вырывать, казавшиеся ей такими неуместными, волосы. И опять острые иглы вонзились в нежный бугор… Когда с этим местом было покончено, девочка с силой раздвинула Эвелин колени и набросилась на оставшийся мохнатый островок между ног. Когда она добралась до нежных складок, пытка стала нестерпимой. Но пошевелиться жертва не могла, руки были крепко привязаны к раме кровати, а расставленные колени мертвой хваткой удерживала старшая жена.
Процедура, наконец, закончилась, и Эвелин освободили. Она смогла подняться, все тело ныло, места, по которым прошлись искусные пальцы, саднили. Девочка сходила за обломком зеркала и поднесла к ней. Эвелин увидела, что выпуклость в нижней части ее живота, лишенная волос, похожа на розовую фарфоровую вазу с трещиной посередине. Несмотря на боль, она не смогла не улыбнуться, глядя на чистую, гладкую и мягкую, совсем как у юной девочки, поверхность этого холмика, где теперь более не было замаскировано рыжим мехом раздвоение с соблазнительной расщелиной.
Женщины усадили Эвелин на табурет, тщательно расчесали ее волосы, смазали их душистым маслом и умело уложили в тяжелый шиньон на затылке. Затем они вновь подвели ее кровати, но теперь уже без всякого насилия, взяв в руки кусочки смолы, темной и вязкой, массировали укромные уголки ее тела. Эвелин расслабилась, боль понемногу уходила, под действием легких и гибких пальцев возникло так хорошо знакомое желание… Она грезила о близкой ночи, когда Абулшер придет к ней… Эта ночь должна положить начало ее новой жизни, ради которой она, преодолев столько препятствий, явилась сюда.
Женщины надели на Эвелин белые шаровары, длинное бежевое платье и цветастую безрукавку. Голову и плечи замотали широкой шалью с кистями. Для ног приготовили плетеные босоножки без каблуков. Они сказали, что сейчас уйдут, но скоро вернутся, и что Эвелин в их отсутствие не должна никуда выходить. Она осталась одна в пахнущей маслом и смолой комнате. Сидела на табуретке и терпеливо ждала. Может быть Абулшер появится раньше их? Ведь он обещал…
Женщины отсутствовали недолго, они принесли еду. Ей дали миску с тушеной бараниной в остром соусе и половину белой, недавно испеченной лепешки. Эвелин проголодалась, но жевала без особой охоты. Потом девочка принесла ей пиалу с горячим зеленым чаем.
— Господин сказал, что вы будете спать с нами. И еще он сказал, что с завтрашнего дня вы будете работать так же, как и мы… мэм-сахиб.
Последнее слово девочка прибавила, явно издеваясь над ней. Эвелин захотелось побить нахальную девчонку. Та, словно угадав это намерение, выбежала из комнаты. На пороге она оглянулась и бросила на Эвелин насмешливый взгляд.
Эвелин лежала на сплетенных из полос ткани циновках, постеленных прямо на пол. Оказалось, что кровать, к которой ее привязывали, служит вовсе не для сна — обычно на нее складывали ковры и подушки.
Женщины легли по левую и по правую руку от нее, как бдительные стражи. Они спали одетыми. Когда Эвелин захотелось раздеться, они не позволили ей. Заснуть она не могла. Почему до сих пор Абулшер не пришел к ней? Толстая и шершавая ткань, из которой были сшиты шаровары, соприкасаясь с оголенным лобком и срамными губами, возбуждала и усиливала желание…
Наконец раздались шаги. В комнату вошел Абулшер. Эвелин приподнялась на локтях, сбросив одеяло.
— Абулшер! Слава Богу, ты пришел!
Но он даже не посмотрел в ее сторону. Подошел к спящей девочке и легонько толкнул ее. Она приподняла голову, прогоняя сон.
— Джамиля, пойдем.
Он круто повернулся и вышел. Эвелин не успела ничего сказать. Быстро вскочив, она собиралась догнать Абулшера, но старшая жена схватила ее за руку:
— Тебе нельзя. Если тебя позовут, тогда пойдешь.
В ее тоне слышалась угроза. Эвелин подчинилась, легла на циновки и стала наблюдать за Джамилей.
Та зевнула, поднялась и пошла к шкафчику у окна. Взяла там банку с притираниями, подняла длинную рубаху, расставила ноги и принялась натирать мазью спрятанное меж бедрами место. Из бутылки она отлила в ладонь немного масла и начала массировать груди, пока их кончики не затвердели и не заблестели, как кончики арабских пик. Потом она грустно вздохнула, с сожалением посмотрела на циновку, на которой только что спала, и поплелась из комнаты.
Эвелин лежала тихо, но сердце билось учащенно. Дурманящий запах пряных масел щекотал ноздри и возбуждал. Ей захотелось встать, но она знала, что зеленые глаза Фариды неотступно следят за ней. Вдруг в ночной тишине раздался стон, затем крик. Эвелин сжалась, сдерживая дрожь. Она слышала, как затряслась кровать, ей показалось, что весь дом заполнился запахом пота и спермы…
Эвелин вспомнила другую кровать, в каморке Абулшера в Саргохабаде. Перевернувшись на живот, она зарылась лицом в грязную циновку и горько зарыдала.