— Меня, — говорю, почуяв недоброе, — это не касается. Мы с ребятами едем на дачу.
Жалкая попытка, как всегда ясно было все с самого начала разговора. Но без боя я вообще не сдаюсь. Я крыл навесом, что у ребенка-то всего и есть времени на свою жизнь, что каникулы, что от их всяких музык-секций-языков современная молодежь света белого не видит и потому усилиями собственных же родителей превращается в потерянное поколение. В ответ прямой наводкой летело, что РЕБЯТА за день никуда не денутся, и не собственно РЕБЯТА тем более, что я уже взрослый сын своих родителей и мог бы уже понять это. И напоследок бетонобойным из главного калибра:
— У них дочка, по-моему, твоего возраста!
Вот тоже еще аргумент! Я поведу ее в детскую показывать своимашинки и коллекцию самолетов, а потом мы будем играть в дочки-матери моими солдатиками и индейцами. Перспектива!
Я долго думал, что Ей говорить, так ничего не придумав, взял и позвонил. Она была тоже не в духе, и даже вроде обрадовалась, что я не смогу поехать. Я удивился, и даже обиделся,а она говорит, что ее не пускают родители, но ничего, надеется, что все быстро уладится.
Следующий день весь прошел в подготовке к приему гостей. Резали салаты, крутили пельмени, кое-кто собирал аккуратно разложенные по всей квартире свои учебники, книжки и журналы. Потом кое-кому не дали после трудов праведных полежать пару часков до прихода гостей, а принудили «навести порядок на своем столе». Это равносильно расстрелу. У меня для этих целей был снятый с бабушкино чердака еще несколько лет назад ситчик в «петухах» (размером где-то 140 х 300), но в этот раз номер не прошел. Все равно у меня остался часик полежать, и я проклял все, пришли бы поскорее. Хотел Ей позвонить, но удержался, чего зря всем душу теребить. Гости (раз уж папины коллеги) поскорее, ясное дело, не пришли, и ровно с шестым писком радио на кухне раздался звонок в дверь.
Привратником у нас по таким случаям я, и неспешно обувшись в парадные туфли, я пошел открывать. Дурачиться я решил с самого начала, и, распахнув дверь настежь, принял позу зазывалы из чайханы: согнулся в пояснице почти пополам, носом в пол, правая рука на сердце, левая откинута и приглашает гостей проходить. Гости начинают проходить и первый же проплывающий мимо моего носа подол женской шубки заставляет меня действительно схватиться за сердце. Эту шубку я знаю лучше, чем свои пять пальцев. Я по несколько раз на дню, бывало, снимал ее и подавал, я валял эту шубку вместе с ее хозяйкой в сугробах пригородных лесов, и укрывался ей по ночам на холодных верандах всевозможных дач. Этого не могло быть, но против фактов аргументы бессильны.
Когда родители достаточно вовлеклись в обниманушки-целованушки, я закончил возиться с замком и тихонечко оглянулся. Она, а это, конечно же, была Она, стояла ко мне спиной и уже расстегнула шубку. Я положил ей руку на талию и спросил:
— Товарищь (мы в еще летом договорились различать титул «товарищ» для мужчин и для женщин), позвольте Вашу шубку.
Крайняя степень офигения. Столбняк.
— Спокойствие, только спокойствие. Нас сегодня ждет небольшое развлекалово.
Старые друзья и подруги за столом много говорили о себе, об общих знакомых, хвастались должностями, знакомствами, увиденными спектаклями и прочитанными книгами. Я тихонечко следил за мамой. Теоретически, только она могла Ее узнать, но в лагере они виделись мельком, тогда Она была с распущенными волосами и ковбойке, а сейчас в вечернем платье с прической и даже с косметикой. Нет, не узнала, решил я и спектакль продолжался.
— Вы не желаете вот этого салата? Это я его заправлял!
— А Вы, …, собираете марки? Ой, правда? Покажете, хорошо?
У родителей разговор подошел к хвастовству детьми. Я, как обычно, оказался остолопом и балбесом, как только меня земля носит. Она оказалась чудесной девочкой, такой самостоятельной, одна живет с дедушкой, пока мы в разъездах. Вот почти год не виделись.
— Как, она к вам этим летом не приезжала? — Это мама, и я понял, что это начало их с отцом игры в три паса.
— Ну, девушка уже большая, у нее наверно, уже свои планы на жизнь. — Это папа, я перехватить не успел, значит теперь только следить как мячик влетает в наши ворота.
— Да, у них в лагере в этом году оказалось так интересно! Не захотела уезжать. — Это Ее мама. Мяч касается штрафной площадки… Офвсайта не было, можно играть! Мяч у нападающих… Ну, кто же первый!
Папа с мамой наперебой, в сторону молодежного края стола:
— Да, ребята, расскажите, наконец, что вы там такого интересного у себя в лагере устроили?
После этого дня родители вдруг стали сообщать мне, раньше которого часа они точно не вернуться, стали спрашивать, не нужны ли нам дрова на даче, и вообще вести себя неподобающе нормальным родителям.
Провожать Ее мне было далеко, и возвращался я домой поздно, и раз набравшись наглости, собрал родителей, и, кое-как подведя теоретическую базу, предложил перейти к практике совместного проживания. Родители, и ее, кстати, тоже, не отказали себе в удовольствии поиздеваться над своими детьми, но решили вопрос положительно.
«Невестка» моим понравилась. И в хозяйстве разбирается, и вещи перестали по дому валяться, и отметки стали лучше (на это я всегда говорил, что лучше стали отметки и у Нее, просто и обоих стало больше времени). Вечерний чай всякий раз превращался в феерическое шоу. Мы вдвоем стоили целого зоопарка. Лагерных историй было по сто штук на день. Любой наш выход к людям — цирк бесплатный. А как мы ходили покупать презервативы! Можно издавать отдельной книгой. Родители сначала предлагали помощь, но мы отказались. Способов была масса, и мы никогда не повторялись. Иногда разыгрывали на ходу, иногда тщательно готовились. Ну, например, она в верблюжьем пальто, сапоги на каблуках, ридикюль, темные очки, дорогая косметика, а я в прошлогодней форме, с клеенчатым портфелем, изрисованным синей ручкой и с пионерским галстуком, торчащим непременно из бокового кармана куртки. Сначала мы привлекаем к себе внимание кассирши оживленным, но неразборчивым диалогом (надо только дождаться, когда никого у кассы не будет) а потом Она мне швыряет несколько монет, часть из них падает на пол, я бросаюсь их собирать, а она:
— Ишь, какой большой выискался! Презервативы ему покупай! Да как ты смеешь! Ко мне с этим обращаться! Кто я тебе?! У себя в подворотне будешь так разговаривать!- я красный по уши уже не подбираю укатывающийся пятачок, явно не лишний в моем бюджете, а стремглав несусь к выходу. Она, все еще фыркая от негодования, подходит к кассе, пробивает:
— Цитрамон, Аллахол, Парацетамол, Ревит. Алюмагель еще не завозили? Тогда все, — и протягивает вместе с купюрой заранее заготовленную бумажку «100 шт. презервативов».