Мы шли, как полагается, я впереди, мама в двух шагах сзади. Это расстояние было определёно длиной поводка прикреплённого к ее ошейнику, купленному в простом зоомагазине. Под кожей плетеного поводка блестела металлическая табличка с надписью «Вероника, рабыня Госпожи дочери» и по кругу номер моего мобильника. Мы шли от здания аэропорта, за которым самолёт, Аэробус 320, разбежавшись по полосе, стал набирать высоту, увозя Марию, а вместе с нею все произошедшие события и ту тяжесть, которую они несли все эти месяцы. Мария улетала на ПМЖ, в одну из европейских стран, а вместе с ней все что было. Наверно сейчас у меня был, вид триумфаторши и победительницы. Да и было от чего, я добилась того, чего хотела. Было трудно, но я дошла до той цели, до которой хотела дойти. Мы дошли до того места, где нас ждала машина, на которой мы приехали. Я остановилась, зная, что увидев это, остановится и мама. Повернувшись к ней, я приказала, подойди ко мне. И когда мама предстала передо мной, я приказала.
— Встать на колени, как тебе полагается стоять передо мной. Она пугливо осмотрелась по сторонам, боясь быть кем-либо замеченной в таком положении, но все, же опустилась на землю. Я наслаждалась ее жалким обиженным видом, ее румянцем стыда на лице. Я знаю, что она возбуждена и ее влагалище, влажно от возбуждения. А еще я думаю, что она знает, что я прикажу ей делать дальше. Я смотрю на нее, на самолет, в котором улетела Мария, который будет еще секунд 5 маленькой точкой. Потом делаю два шага, которые отделяют меня от нее. Сейчас ее голова находится на уровне моих гениталий, и мама немного напрягается, видимо думая, что я заставлю сейчас, прямо здесь, удовлетворить меня. Но ее страхи напрасны, мои руки находят замок, скрепляющий кольца ошейника надетого на ней, находят фиксатор замка, еле слышный щелчок и ошейник оказывается в моих руках. Я отхожу от нее, держа все это в руках.
— Можешь встать. Ты свободна. Я сделала, что хотела
С этими словами я бросаю ошейник и поводок в сторону, поворачиваюсь и иду дальше. Мне хорошо легко и впервые спокойно. Я не вижу, продолжает мама стоять на коленях или нет. Когда я дохожу до угла за которым нас с ней ждет машина она меня догоняет, а вернее сказать обгоняет. Быстро не дав мне выйти за угол, снова встает, передо мною на колени. Она поднимает вверх руки, в которых выброшенные мною и поводок, и ошейник и табличка. Я смотрю на нее, не понимая ничего.
— Мам ты что, не поняла? Ты свободна, брось эту гадость.
— Я поняла, но хочу, чтобы ты оставалась моей Госпожой, Хозяйкой. А иначе я опять найду кого-нибудь наподобие Марии. Ты же прекрасно понимаешь, что мне это все нужно и необходимо!
Я смотрю на неё, на ее наворачивающиеся на глаза слёзы, и понимаю, что я могу сделать только одно, обнять ее и просто прижать к себе, что я и делаю. Потом мы садимся в машину, причем обе на заднее сидение и едем по опустевшему ночному городу домой. Я смотрю в окно и вспоминаю, как все происходило, событие за событием.
Следующий день после того, как я дала свое согласие, прошёл для меня очень сложно. Я не пошла в колледж, и ждала время, назначенное мне Марией. При этом была вся как на иголках. Фантазии одолевали меня. Я представляла, как пройдёт наша первая встреча с мамой. Как мама отреагирует, на такую новость. Будет она согласна, с тем, что я и Мария стали сообщницами, и что сделает с ней её изощренная любовница и Хозяйка при её несогласии. Все это представлялось мною ярко и в деталях. От этих мыслей щемило в груди, и сильно билось сердце. Я не могла понять, хочу я, чтобы все это произошло или нет. Эти противоречия, эта борьба мотивов и были в этой ситуации самыми сложными. Я вспоминала мамино тело, следы, оставленные Марией, знаки принадлежности ей. Это вставленное в сосок левой груди стальное кольцо с медальоном, на котором были инициалы и телефон Марии. И кольца в её половых губах, как заготовки к чему-то новому. С одной стороны это все выглядело не прилично и очень грубо. Такая принадлежность человека человеку в наше время наверно была невозможна и осуждаема. Но только если смотреть с точки зрения общественной морали и существующих стереотипов в мире. А с точки зрения менее консервативной, все выглядело необычно и красиво. Также мне вспомнилось лицо мамы полное умиротворения и блаженства, поэтому выражению можно было понять, что ей все это нравится и доставляет неземное наслаждение. Ожидая время выхода, я выкурила не одну сигарету. Потом позвонила матери на работу, чтобы предупредить, что хочу прогуляться и буду очень поздно.
— Хорошо только не позже одиннадцати
Проговорила мама, полностью погруженная в свои дела. Говорила, а сама думала, позвонила ей Мария или прислала СМС с вызовом к себе.
Вышла я из дома за двадцать пять минут до назначенного Марией времени. По мере того, так я приближалась к дому Марии все мои страхи и волнения сильно обострились, и я опять задумалась, над тем, что я делаю. Мой внутренний голос говорил мне «Ты будешь унижать сегодня свою мать» И ответить мне самой себе было нечего. Поэтому я встала у подъезда, в который мне надо было войти, и снова закурила. Мне было очень страшно. Я сильно волновалась. Было видно, как сигарета тряслась в моих пальцах. Мне хотелось развернуться и уйти отсюда, нечего не видеть и не знать. Но это было уже не возможно, я знала, если струшу сейчас, то не смогу спокойно жить. Я вспомнила свои мотивы и желания, которые заставили меня позвонить вчера Марии и дать своё согласие. Я собрала всю волю в кулак и набрала номер квартиры на омофоне.
Непонятная вибрация настигла меня. Выйдя из лифта, я видела, что дверь квартиры Марии открыта, что меня здесь ждут. Я вошла, ожидая увидеть маму и Марию. Шокировать меня и ввести в определённое психологическое состояние, наверно было необходимо для Марии, и вполне в ее духе. Но мои ожидания были совершенно напрасными, кроме Марии в коридоре не было никого. Двери в комнаты и ванную были закрыты. Создавалось впечатление, что Мария намеренно их закрыла, потому что не хотела, чтобы кто-то нас с ней слышал. Неужели там мама, подумала я в этот момент. Увидев меня, мой удрученный вид, Мария улыбнулась.
— Здравствуй Настя.
— Здравствуйте Мария Евгеньевна
Ответила я. На что сразу получила ее возражение и негодование.
— Мария Евгеньевна я для других, а не для тебя.
Произнесла она, глядя на меня.
— Для таких как твоя мама, и других, которых я покажу тебе, и возможно познакомлю. Для тех, кому это необходимо, независимо от возраста и положения в обществе. А для тебя я просто Маша. Тебя же я буду называть Настей, если ты мне это разрешишь? Я, борясь с волнением, махнула головой в знак согласия. Мария улыбнулась.
— Я вообще хочу, чтобы мы с тобой, Настенька, стали подругами единомышленницами, так как мы любим одного человека, а этот человек любит нас.
Опять пауза.
— Ты наверно нас с мамой осуждаешь, но я хочу, чтобы ты поняла все, что я делаю с ней, ей самой очень нравится.
С этими словами она открыла дверь в комнату.
— Проходи, расположись поудобнее, я только возьму телефон.
Это была та самая комната, в которой находился шкаф-тайник, из которого я смотрела, как она мучила маму. Вторая створка двери была, закрыта и я не могла просмотреть комнату полностью. У меня опять возник страх, что там сейчас мама, и она могла, слышала наш разговор. Вот так боясь, что войду сейчас и увижу маму, застывшую в позе на коленях, с руками над головой, я немного замешкалась на пороге. Комната не сильно изменилась с того времени как я была здесь. Появились зеркала, расставленные по разным углам. Журнальный столик стоял напротив двери. Мария дождалась пока я войду и, улыбнувшись, спросила
— По-моему, я сегодня сильно разочаровала тебя. Ты не увидела того, чего так сильно хотела и сильно боялась. Расслабься, я решила дать Верунчику отдохнуть, тем более она вчера кончила. Ты уж извини. Но за это я тебя познакомлю с такой интересной сукой,..
. и ты будешь учиться на ней. И если ты действительно сможешь подчинить себе постороннего человека, я допущу тебя к Верунчику. А если не сможешь, то, как я говорила тебе, продам ее какому-нибудь маньяку или маньячке. По-моему все очень просто и понятно. Тебе придется сильно постараться, чтобы моя шлюшка осталась с тобой.