— Ты знаешь. Вставай.
— Что?
— Ты девушка? Девственница?
— Эээ… Да.
— Тогда вставай. Становись сюда, к лавке.
— А…
— Быстро!
Я вдруг стал грубым и властным. Я стряхнул Веру с себя и согнул ее в поясе, вынудив упереться руками в мокрые доски.
— Ноги врозь… вот так… Нет, ты еще не готова.
Вера стояла раком, выпятив свое убийственное вымя и пизду. Быстро, пока ум не включил тормоза, я нырнул под тугие половинки и ткнулся в липкую, остро пахнущую щель.
— Сидеть… то есть стоять… — бубнил я, влизываясь в сердцевину. Вера текла, как мартовская кошка, но я хотел задразнить ее до паралича, до корчей в мозгах, и лизал ей пизду, высасывал ее нахуй, и ловил рукой сиськи, тягал их и доил, как козье вымя…
— Ну как, готова? Держись! — Я встал, пристроил хуй к нализанной мякоти, сжал Веру за бедра — и с силой насадил на себя.
Пленка лопнула, впустив меня во влажное нутро, и я утонул в нем, как в сиропе. Вера вскрикнула.
Дело было сделано.
— Не сочиняй: не было тебе больно, — говорил я, с наслаждением вдавливаясь в раскупоренную плоть. — Ты вся течешь, как дырявая масленка. Я вошел в тебя, как нож в масло…
Вокруг шарашил дождь. Было светло, хоть и сумрачно от туч. Если бы кто подошел — увидел бы издалека голого мужика, ебущего тоненькую девочку с огромными сиськами. Я воткнулся в Веру, в мою скромницу Веру на виду у всех, и нас укрывал только дождь…
— Тааак, — я с сожалением вытащил из Веры хуй, залитый кровищей. — Вот теперь — контакт. Вот теперь полезай сюда. Давай ко мне. Иди ко мне, Вера… — я сел на скамейку, и Вера снова влезла на меня верхом. Она всхлипывала.
— Ну, чего слезки? Все только начинается… Давай-давай, иди сюда, — бормотал я, пристраивая ее к себе на кол. — Вот теперь — вот так… вот так…
Кол наконец нырнул в Веру, провалившись целиком, и я вжалcя до упора в сладко зудящее ее мясо, влипая в него яйцами и всем хозяйством. Вера снова ахнула.
— … Что, новые ощущения, да? Вот теперь — поговорим. Что ты хотела мне сказать? — шептал я ей и целовал ей лицо, слизывая слезки.
Вера чмокала меня в ответ, обнимаясь все крепче, и наконец мы слиплись в тугой горячий ком, пульсирующий снизу влажным током.
— Признавайся: целовалась с мальчиками? — спрашивал я, облизывая ей губки.
— Да…
— Да? А покажи, как ты это делала? Так? — я всосался в мятно-соленые губы, и оттуда в меня сразу же влез благодарный язык. — Неправильно: надо было вот так… — и я заглотил ей пол-лица, и вывалил в нее свой язычище, и вылизал там все до капли, до последнего соленого пупырышка горячих десен. — Вот тебе! Еще? Вот тебе еще, и еще! — я лизал ее изнутри и выл от сладкой соли ее языка, и она выла вместе со мной. — А раздевалась? Признавайся? Сиськи давала тягать?
— Нет… Только Степке…