Утром она лежала долго, глядя в потолок.
Затем встала, разделась догола и внимательно осмотрела себя в зеркале. Не одеваясь, пошла голяком в душ (папа проводил ее взглядом), и там тщательно выбрила ноги и пизду. Когда вышла — накрасила голубым лаком ногти на руках и ногах, надела кружевную комбинацию, и поверх нее — лучшее свое платье, то самое, с вырезом. Лысину она повязала батистовой косынкой, по-пиратски — узелком назад. Потом снова заперлась в ванной и стала делать себе замысловатый макияж.
Мамы дома не было. Папа не приставал к ней.
Когда она докрашивала ресницы, кто-то позвонил в дверь.
Дернувшись, Сашка застыла, прислушиваясь к голосам.
— Ооо, — слышала она папу, — какие люди! Мой самый удачный и самый загадочный пациент! Какими судьбами? Пожалте, пожалте
«Это папин пациент», сказала она себе, вновь берясь за ресницы.
Закончив — отошла, глядя в зеркало, как художник на полотно, домазала там-сям, скорчила пару гримас
Закрыла глаза, постояла неподвижно, вздохнула — и открыла дверь ванной.
Прямо перед ней стоял Алеша.
— Я вообще-то к Саше, — говорил он ее папе.
***
Когда Алеша обнимал и облизывал ее, она все еще визжала — и умолкла только потому, что кончился кислород.
— Ыы ыыы — ловила она воздух ртом. — Но но как ты меня нашел?!
— Это было нетрудно. Суворова, 9, квартира 65. Десять из десяти, что ты назвала свой адрес.
— Ах ты ах ты хитрожопый олигарх! Умирающий! Тоже мне! — задохнулась она от смеха и слез, колотя его кулаками по чему придется.
— Тихо, граждане. Здесь вам не тут, — строго сказал им папа. — А теперь прошу вот сюда, и рассказывайте. Кто начнет?
Когда они, толкаясь и перебивая друг друга, рассказали ему свою историю, папа сказал:
— Даааа Я думал, что я доктор медицинских наук, а оказалось, что я — глупая какашка рядом со своей дочерью.
— Па, — сказала счастливая Сашка. — Ты считаешь, что это я вылечила Алешу?
— Ну, — сказал папа, — если говорить строго, по-научному, то Сильный стресс, именуемый «любовью», в сочетании с бурной и внезапной сексуальной жизнью я ведь, прав, ага? — стимулировал жизненные силы, которые быстренько разделались со всей бякой, сидевшей в Алексее Иннокентьевиче. И даже любящие родители, заперевшие Алешу в тюрьму, которая увеличивала его шансы на могилу в сорок четыре с половиной раза (я говорил им) — даже они оказались бессильны. Так что таки да, дочь моя: ты вылечила. О твоей общительности и открытости своему старому отцу мы еще поговорим А теперь давайте думать, как все это разруливать.
— Как? — сказал Алеша. — Будем бороться за свое счастье.
— Ага, — подтвердила Сашка, висевшая на нем, как макака.
— Очень правильная позиция, — сказал папа. — Конструктивная, нравственно безупречная, ну и так далее. Вот только, увы, невыполнимая.
— Почему это?!