контролировать свой стресс. Я уверен, что она не купилась на это, но, очевидно, хотела встречаться со мной так же сильно, как и я.
Наше первое свидание было в соседнем итальянском ресторане, который знала Карен. Это было отличное местечко с домашней едой под названием Ситонс, но, к сожалению, много лет назад оно исчезло. За ужином Карен показала свою жизнерадостную экстравертную личность и захотела узнать все обо мне и о том, каково это служить на флоте. Я, должно быть, говорил часами, что для меня редкость. Карен так влияет на людей, что хочется с ней говорить.
— Авианосец — это лучший тип кораблей. Это и впрямь — плавучий город. Пилоты — короли города, но управляют им главные старшины и горстка офицеров, — сказал я.
— Вы были одним из офицеров? — спросила она.
— Не совсем, я обеспечивал работоспособность самолетов. Как только узнают, что вы справитесь с работой, вам предоставят ее. Думаю, моя проблема заключалась в том, что я принял ее близко к сердцу. Слишком большая ответственность может быть тяжелой, — сказал я.
— Ваше кровяное давление определенно показывает это, — сказала она.
Я засмеялся, хотя это было не очень смешно.
— Люди не понимают, что мы теряем столько же членов экипажа, сколько и пилотов. Это очень опасная среда, полная огня, топлива и взрывчатых веществ. Происходят аварии, вы просто продолжаете молиться — лишь бы не в мою смену. Вы знаете, что слишком часто у вас бывает так, что нет иного выхода, кроме как подвергнуть кого-нибудь риску, — сказал я, и она, должно быть, заметила, что я становлюсь унылым.
— Что ж, посещение всех этих экзотических мест, должно быть, было забавным. У вас в каждом порту были девушки? — спросила она.
Теперь засмеялся я.
— Нет, боюсь, что мне не слишком везет, когда дело касается дам, — сказал я.
— Теперь вы меня разыгрываете, вы же такой красивый мужчина, и держу пари, вы неотразимы в своей форме, — сказала она.
— Но мне не везет. Когда мы как-то пришвартовались в Маниле, мое увольнение на берег было отменено, из-за модернизации F-14A, с установкой нового радара. Когда мы вновь вернулись в Таиланд, я был с красивой девушкой в баре, и на это место был совершен налет. Но хуже всего было с девушкой, с которой я встречался шесть месяцев в Сиднее. Я подумал, что у нас все стало очень серьезным, но однажды вечером мы были в клубе, и к ней подошел мужчина и крепко поцеловал ее. Затем он сказал мне, что я должен относиться к его даме правильно. Когда я спросил ее, кто это был, она сказала: «Это мой муж». — «Ты очень дружна со своим бывшим», — сказал я. — «Нет, он — мой нынешний муж. У нас есть понимание. Он не против моих свиданий», — сказала она. Так что, как я уже сказал, с женщинами мне не везет.
После этого Карен взяла меня за руку и посмотрела на меня своими глубокими карими глазами.
Через мгновение она сказала:
— Может быть, твоя удача, моряк изменится, но не сегодня. Я — двадцатичетырехлетняя девственница, и мне требуется узнать тебя получше, — сказала она.
— Это тоже хорошо, потому что и я все еще девственник, и в конце концов, думаю, мне повезло.
***
Три месяца спустя я работал в университете и женился на самой замечательной женщине в мире. Мы оба были девственниками, но исправили это еще до свадьбы. Думаю, мы оба хотели убедиться, что проблем не предвидится.
У нас не было большой свадьбы, потому что ни у кого из нас не было семьи. У каждого из нас было по несколько двоюродных братьев и сестер в отдаленных местах, но на свадьбе не было никого, кроме нескольких друзей. Карен заключила со мной сделку.
— Я не хочу большой свадьбы, но дом иметь было бы неплохо, — сказала она.
Мы ждали всего девять месяцев, прежде чем начали пытаться завести ребенка. Тем временем подыскивали дом.
Мы нашли идеальный для Карен дом в одном из старых промышленных городов на восточной стороне реки, огромный ветхий рядный дом. Он было вниз по склону от университета, где я работал и где однажды наш первенец пойдет в колледж. Район был далеко не идеальным — забытым ядром умирающего промышленного города. Его викторианские дома были разбиты на крошечные квартирки для студентов и пожилых людей, набережная реки похоронена за слоями мертвых фабрик.
Дом представлял собой четырехэтажное кирпичное здание с так называемым английским подвалом, наполовину над и наполовину под землей. На второй этаж входили по короткой лестнице, называемой сутулом — небольшим крыльцом, а под ступенями был отдельный парадный вход. Предположительно отсюда и произошло слово «сутулость», так как, чтобы войти в нижнюю дверь, приходилось наклоняться. Это был дом середины девятнадцатого века со всем очарованием викторианских имбирных пряников и со всеми вытекающими отсюда проблемами. К тому времени, когда мы переехали с Карен, она была беременна.
— Я — самая счастливая женщина в мире, — сказала она.
И я ей поверил.
***
Двадцать пять лет спустя, в среду утром я отвез Карен в аэропорт, не подозревая, что моя жизнь вот-вот изменится. Собственно, она изменилась уже давно и без моего ведома. Она позвонила в тот вечер и каждый день после этого. Суббота радовала отменной погодой. Я решил заняться работой во дворе и как раз входил в наш цокольный этаж, чтобы сменить легкие грабли на тяжелые железные, когда услышал звук дверного звонка.
Если бы я все еще был во дворе, то не услышал бы его. Если бы пошел дождь и я ушел бы смотреть новый фильм Бена Аффлека, то я бы не открыл. В пятницу шел дождь, из-за чего листья были слишком тяжелыми для легких граблей, но в субботу было солнечно и ясно. Таковы капризы погоды и жизненной удачи. Именно это сочетание развеяло миф о моем счастливом браке: в один день дождь, а в следующий — нет.
Я пересек наш небольшой вестибюль, открыл внешнюю дверь и увидел маленькую азиатскую женщину, стоящую снаружи. Она была даже меньше, чем показалось сначала. Ее миниатюрное тело опиралось на сексуальные черные кожаные сапоги на высоком каблуке. Темные тона остальная части ее одежды соответствовали обуви, от дорогого черного костюма до серой шелковой блузки, которая виднелась из-под него. Я подумал, что она была одета немного легкомысленно для своего возраста, который, как я предполагал, составлял мои пятьдесят два года, но все на ней сидело хорошо. Она была одной из тех женщин, которые и в преклонном возрасте сохраняли облик редкой красоты, и она знала это. Что-то в ней напомнило Карен. По внешнему виду они были очень разными, но что-то в том, как они держались и смотрели, было одинаковым.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил я.
— Уи, я ищу Карен, — сказала она, переставляя большой прямоугольный пакет, завернутый в коричневую бумагу. Она держала его правой рукой, так как он упирался в железные перила нашей лестницы.
— Мне очень жаль, но ее сейчас нет дома. Не могли бы вы зайти и оставить сообщение? — спросил я.
— О, мне жаль, я скучала по ней. Я — Аврил Дю Монт. Я просто заскочила по дороге в Нью-Йорк, чтобы передать ей картину, — сказала она, указав на пакет, который имел форму довольно большой работы изобразительного искусства.
— Вы, должно быть, ее муж, Роберт. Не могли бы вы мне помочь? Пока шла от машины к вашей входной двери, немного устала, — сказала она, переступая порог и пытаясь поднять картину.
Я взял у нее сверток и вошел за ней в дом. Она, казалось, знала план этажа, когда направилась прямо в большую гостиную. То, как она произнесла свое имя, как будто я должен был ее узнать, сбивало с толку, как и ее четкое знание меня и моего дома. Я никогда не встречал никого с фамилией Дю Монт и не слышал, чтобы эту фамилию кто-нибудь называл. Аврил говорила по-английски с легким, но отчетливым французским акцентом. Ее акцент соответствовал ее имени, и я переосмыслил свое первое впечатление о ее расе, она не была полностью восточной.
Я усадил Аврил в старомодное кресло, унаследованное нами от матери моей …