А про себя думает, что это даже хорошо, что ничего про отъезд мужа не сказала. Зачем ей знать это? Да, вот ещё что: не дай бог, чтобы мой гость встретился здесь с нею или с кем-нибудь ещё, его знающим.
Догадается ли он что-нибудь в таком случае придумать в своё оправдание? Надо было, наверно, во время телефонного разговора предупредить его или хотя бы намекнуть, что приглашён он не на встречу со своими бывшими коллегами, а только с одной из них. Да язык как-то не повернулся раскрыть емувсё сразу. Хотя в первом разговоре, накануне Нового года, приглашая его, она говорила нарочито неясно, так, чтобы можно было подумать, будто речь идёт о повторении того, мартовского, вечера, причём в том же составе… Да, надо ещё в магазин зайти, купить что-нибудь к столу…
Придя домой, Осадчая раздевается, выкладывает покупки на кухне и направляется принимать ванну. Мысли её по-прежнему заняты воспоминаниями… Рабочий стол Канунникова стоял таким образом, что она с Родиной размещались за его спиной. И вот однажды та, перехватив её взгляд, застывший на его засылке, прошептала:
— О чём задумалась подруга?.. Чем любуешься?
— Причёской. И где это он так великолепно стрижётся? Не знаешь?
— Утверждает, что на Кузнецком мосту и в «Национале»… Что и говорить, хорошая головка. Да и сам по себе он хороший мальчик, сладкий… Признаюсь, я бы многое ему позволила, если бы он…
— Да, пожалуй…
И вдруг, как гром с ясного неба, известие: уходит, на другую работу. Собственно, подобное заявление он уже подавал и раньше. Но тогда, в первый раз, партийцы под грозными очами начальства осудили его «попытку дезертировать», «погнаться за длинным рублём». И вот теперь снова.
— Сколько волка не корми, он всё в лес смотрит, — бросил с досадой заведующий отделом Емельянов, подписывая заявление.
— Жаль, что вы покидаете нас, Леонид Михайлович, — сказала ему и Осадчая, когда они на какой-то момент оказались в комнате одни. – Нам будет вас не хватать.
— Вы знаете мой телефон? – неожиданно спросил он. – Если позвоните, буду рад услышать, что у вас нового. Да и вообще… Может быть ещё и увидимся. Надумаете собраться и вспомните обо мне, приглашайте.
По каким-то делам ей в тот же день пришлось зайти в медсанчасть.
— Приходил тут ваш Канунников с обходным листом, — услышала она там от медсестры. – Жалко. Парень что надо! Бабник ещё тот ещё!
— Бабник?
— Ещё какой! Придёт, бывало, глазами зырк-зырк, словно раздевает до гола и оценивает…
— Часто бывал он у нас? Что-нибудь со здоровьем?
— Да нет, вроде бы. Однажды только пришлось повозиться с ним, когда в порядке диспансеризации надо было прозондировать желудок, а он никак не мог заглотнуть резиновый шланг с миндалиной на конце… Так и не удалось взять у него для пробы желудочный сок.
— А ещё чего ему было нужно от вас?
— Да чаще всего приходил с утра и просил дать ему что-либо такого, чтобы не спать.
— Хм, он действительно часто жаловался на то, что опять не выспался. И как же вы его выручали?
— Давали кофеин, одну, а порой и две ампулы. И он тут же становился свеженьким как огурчик. Да что кофеин? Попросил бы ещё чего-нибудь, не отказали бы…
«Я бы, наверно тоже», — молча согласилась тогда с ней Осадчая.
А сейчас, выбравшись из ванной, она вытирается насухо полотенцем и прихорашивается перед зеркалом.
Надо было бы сходить в парикмахерскую и сделать причёску, но вчера это могло вызвать ненужные вопросы у мужа, а сегодня уже поздно. Да, личико особой привлекательностью не отличается, кожа отнюдь не атласная, щёки малость одутловаты и дрябловаты… Подпудрить их что ли немножко?.. Теперь чуточку подведём ресницы и брови… Покрасим губы, опять-таки чуть-чуть… Другое дело – груди, тут есть что посмотреть.
Взяв их обеими руками, она с некоторым удовольствием рассматривает, как они отражаются в зеркале. В анфас и в профиль. Да, всё-таки, пожалуй, тяжеловаты и потому малость отвисают… Ну ничего… Зачем придумали бюстгальтер? Где он?… Ага, вот… Примерим…