Канунников нащупывает крючки на поясе её юбки и расстегивает их.
— Справедливость, наконец-то, на моей стороне! – торжественно объявляет он и начинает стаскивать юбку с её бёдер.
Но это оказывается не так-то легко сделать. Юбка не снимается.
— Не рано ли радуешься, молодой человек? Дело, как я вижу, не такое уж и простое… И без посторонней помощи тут навряд ли обойдёшься.
— Ловлю на слове…
— Да, другого выхода для себя не вижу… Юбку ты, судя по твоему неуёмному натиску, с меня всё равно сдёрнешь. Да вот только разорвёшь её, если не догадаешься в конце концов, что снимается она… через голову. Так что придётся мне переступить через стыдливость и гордость… Видишь, какая я уступчивая, покладистая…
— Вижу и готов проявить не меньшую… Разрешаю тебе заняться моими брюками: расстегнуть ремень и ширинку, чтобы убедиться в том, как они, в отличие от твоей юбки, сразу же окажутся на полу.
— Нет уж, избавь меня от этого. Самому тебе это, наверно, сподручнее будет сделать.
— Изволь! Раз, два, три, четыре, пять, – вышел зайчик погулять!..
— О боже, да там ещё кальсоны?
— Кальсоны? Раз, два, три, — глазки свои протри! Где они? Там же, на полу…
— Хорошо, хорошо! Давай я пойду уберу всё это в шкаф. Подожди меня здесь.
— Надеюсь, ты вернёшься без юбки?
— Надейся, надейся. Только не замёрзни! Подкрепись чем-нибудь.
Немного спустя Саша возвращается на кухню. И, чтобы скрыть своё смущение, пытается вести себя, словно кафешантанная девица.
— Ну, как ты меня находишь? – спрашивает она, останавливаясь в дверном проёме и потянув за шнурок электрического выключателя.
Канунников, не скрывая изумления, которое можно было принять и за восхищение, уставляется на неё, представшую перед ним в свете зажёгшейся кухонной лампы: в чёрной комбинации, оттеняющей белизну плеч и рук, в чёрных же чулках; одна рука согнута в локте с повёрнутой вверх ладонью на уровне груди, другая на бедре, чуть приподняв подол, так что можно видетьузкую белую полоску между ним и чулком.
Громко вскрикнув, Леонид вскакивает со стула и кидается к ней. Но она, выключает свет и в наступившей вдруг темноте как-то неожиданно изящно и легко для её довольно полной фигуры ускользает от его объятий и направляется к своему месту за столом.
— Садись, Лёнечка.
— Почему ты выключила свет?
— Знаешь, мне всё же как-то не по себе. Так что давай немного выпьем!
— Давай! Наливаю… За дружбу и любовь!..
Выпили, закусили.
— Может быть тебе ещё чего-то хочется? Согреть борщ?
— Мне действительно кое-чего хочется, но не борща.