— Надо двигаться, а то насмерть замёрзнем. — С этими словами он начал плавно выходить и входить в неё, медленно набирая обороты.
Девушка закрыла глаза и вскоре задышала тяжело и прерывисто. Хайко не давал ей замёрзнуть, как никогда, наслаждаясь процессом. Таня вцепилась в его куртку и лежала совершенно неподвижно, но ему казалось, что не он её трахает, а она его. Член скользил в ней как по маслу, а её сочное нутро сжимало, плотно обхватывало, волнообразно сдавливало и отпускало ствол. Этот фантастический массаж точно подстраивался под заданный ритм и сводил с ума, заставляя сдерживаться всеми силами, чтоб не отстреляться раньше, чем хотелось бы. Продолжая размеренно двигаться, финн закрыл глаза, низко склонился и уткнулся лбом в снег.
Внезапно девушка отпустила его куртку и её пальцы проникли в его взъерошенные волосы. Хайко почувствовал, как сильно дрожит её рука. Она стала говорить что-то, захлёбываясь этими непонятными словами, как в бреду, повторяя и повторяя одно и то же. Он не понимал — она говорила по-русски.
— Давай же, парень, где твоя спортивная злость? — стонала Таня, — Сильнее! Сильнее…
Стараясь успокоить дыхание, Хайко поднял голову, притормозился, и, как дурак, по-фински спросил:
— Я не понимаю… Малышка, чего ты хочешь? Что не так?
Русская в ответ зарычала, как тигрица — глупый чухонец бесил её своей медлительностью и она порвать его хотела, за то, что он остановился. Отчаянным усилием припоминая английские слова, Таня закричала:
— Harder! Don’t stop and fuck me harder, damn you! — и прихрамывая, вышел плечистый мужчина в коричневой куртке на меху и серой лыжной шапке с норвежским узором. На его плече висела большая спортивная сумка, за собой он катил пёстрый дорожный чемодан. Вслед за мужчиной вышла ОНА. Её пуховик, цвета топлёного молока, мягко поблёскивал жемчужными переливами. На голове была красная вязаная шапочка с маленькими задорными рОжками, а на лице — улыбка.
Хайко застыл на месте и закрыл глаза, по-детски надеясь, что это сделает его самого невидимым. Сердце оборвалось, кулаки сжались, ему хотелось кричать. Мимо прошла большая, разношёрстная компания — туристы, явно навеселе, галдели и покатывались со смеху. Хайко посмотрел вслед удаляющейся паре и пошёл к лифту.
Дмитрий нажал кнопку, двери лифта сомкнулись. Он стоял, поглощённый мыслями о предстоящем переезде и его взгляд бесцельно блуждал по окружающей действительности. Холодный белый свет бил в глаза и лицо жены казалось в этом свете смертельно бледным. Её остановившийся, немигающий взгляд был устремлён в зеркальную стену — на вошедшего за ними парня, стоявшего у неё за спиной. Дмитрий перевёл глаза — лицо молодого человека было совершенно спокойно, он равнодушно скользил глазами по стене лифта, украшенной огромным портретом Санта Клауса.
— Местный. — автоматически отметил про себя Дмитрий и снова сосредоточился на переезде.
Утро было безветренное, морозное и солнечное. Уложив багаж, Дмитрий закрыл багажник, сел за руль и завёл двигатель. Настроение было прекрасное. Машина прогревалась; стараясь расшевелить притихшую жену, он всё что-то говорил, говорил, попутно настраивая навигатор. Задав старт маршрута, Дмитрий потянулся вперёд, пристраивая аппарат в держатель, висящий на лобовом стекле.
Странное чувство…
Его взгляд перефокусировался со стекла на то, что было за ним. Совсем рядом, метрах в трёх, неподвижно стоял тот, из лифта. Время скрипнуло и остановилось:
Парень смотрел на Дмитрия.
Дмитрий смотрел на зелёную павловопосадскую шаль, которую парень сжимал в руке.
Таня смотрела на парня.
Лицо финна совершенно ничего не выражало, а по щеке ползла крупная слеза. Двигатель взревел и внедорожник сорвался с места, раздирая шипами укатанный снег.
Работа и спорт — вот лучшее мужское средство от любого головняка, происходящего не от работы и не от спорта. На работе Хайко взял двойную нагрузку — удивил шефа внезапным согласием давать уроки экстремального снегоходовождения. В свои двадцать два, он уже был неоднократным призёром снегоходных соревнований и настоящим мастером маневрирования на пересечённой местности, но на уговоры начальства не поддавался и никакие денежные посулы не помогали.
Параллельно, вместе с Миккой, участвовал в соревнованиях. Микка, друг детства и сильный спортивный конкурент, на состязаниях изрядно ярил его, и победа, отчасти, приходила к Хайко, как дружеский дар. Теперь они подолгу тренировались вместе и очень сблизились.
Все заморочки сваливают вникуда, когда под тобой 200 кг ревущего железа, сотрясающего суставы жужжащей вибрацией, когда чувствуешь свист воздушной преграды, полёт, дрожь земли, принимающей тяжкий удар траков, вгрызающихся в спрессованный снег.
Ничем уже не паришься, напрягая все силы чтоб контролировать крен, возвращая ускользающее равновесие и бешеной скоростью врезаешься в слепящую даль. Всё пофигу. Вырвать из себя эту русскую, как исписанную страницу, и написать набело.
20-го апреля, лёжа под какой-то белобрысой девахой, кажется, двоюродной сестрой устроителя вечеринки, Хайко размышлял о любви. Он лежал на спине, уставившись в потолок, заложив руки под голову, голый, датый, и примятый неподвижным, сонным телом, которое только что отымел. За окном уже стемнело, снизу слышалась музыка, смех и беготня.
Парень вспоминал, как его родители, супруги совершенно благополучные и бесконфликтные, однажды тихо развелись. После развода, отец появлялся нечасто. Оказалось, папаша был с большой придурью. Однажды, когда матери не было дома, залившись джином, родитель неожиданно заявился, и с порога начал ездить пьяным бредом по ушам своего сына.
Отец облагодетельствовал его откровением о том, что любовь, дескать, есть, и она, мол, нечто такое что случается редко, но метко, и… прочая херня в том же духе. Было смешно — нет, Хайко не вписывался в эту сопливую муть, и выслушав папашину лекцию, решил, что любовь, это — истеричная фантазия несостоявшегося семьянина.