— Что не буду? — нажал я.
— Я не буду больше курить… мммм… сигареты. А вы, мистер Фрэнсис, пожалуйста, отпустите меня… и никому не говорите. Вы больше не увидите меня кур… — он не договорил…
— Нет-нет, дружок. Так не пойдёт! — … перебил его я. — Ты уже не маленький мальчик. В пятнадцать лет ты вполне даёшь себе отчёт, чем ты занимаешься. Или ты хочешь мне втюхать дерьмо, что вы тут просто курили, простые сигареты. Повторяю — если ты не будешь благоразумен, не примешь моё предложение, то дело дойдёт до полиции и до экспертизы, что вы здесь курили, и что именно ты принёс с собой. Плюс полиции будет интересно узнать о каком «товаре» ты говорил этой малолетней шпане, своим дружкам. Всё это есть здесь, на записи. Все твои слова. — при этом я показал ему свой мобильник, намекая, что на нём сохранена запись его разговоров. Конечно, я, приврав, брал его «на пушку», но в его положении приходилось верить всему. Прикованный к рулю, уставившись в одну точку, Гейл молчал. Я же продолжил:
— А твои дружки… Пусть они не думают, что счастливо улизнули от проблем, убежав от меня. Когда их припрут к стенке, они с лёгкой душой заложат тебя, я ясно объясняю? — моя мини-лекция звучала очень убедительно, так, что на лице Гейла вновь поселился страх.
— Нннееет… не надо, мистер Фрэнсис… — очнулся он и затянул прежнюю песню.
— Брось парень ныть. А веди себя по-взрослому, выслушай моё предложение, и если мы заключим с тобой сделку, то никто и ничего не узнает. — я подводил Гейла к решению сделать открытое признание на камеру. Запись, которую я, само собой, не собирался показывать кому-либо, особенно полиции. Никому кроме одного человека в мире — Хардина Гасса. Запись, которую я мог обменять на те, которыми он заставил плясать под его дудку сначала меня, а затем нас с Сюзен обоих.
— А какое будет ваше предложение? — оживился Гейл.
— Я включаю камеру, а ты всё по порядку рассказываешь перед ней. Как носил мальцам младше себя сигареты, набитые «товаром», как ты его называешь, что это за «товар» такой, опишешь, и как ты решил открыть на нём бизнес, продавая свой «товар» этим малолеткам.
— Неееет. Я ничего такого говорить не стану. Зовите уже свою полицию! — внезапно кинул мне в лицо, расхрабрившийся юнец. И такой поворот в деле заронил у меня тень сомнения, что мне удастся легко добыть то, на что рассчитывал. И тут я, сам того не зная, сделал сильнейший ход.
— Что ты заладил — полицию, полицию. Я же сказал тебе — полицию пока оставим в покое. А вот Хардин Гасс узнает всё сейчас же. Стоит только мне набр… — я не успел закончить фразу.
— Нет! Нет, мистер Фрэнсис! Не надо, прошу вас, мистер Фрэнсис! Не говорите отцу… только не говорите ему! Я всё сделаю, как вы сказали… только не сообщайте ему… он убьёт меня! Мистер Фрэнсииииисссс… — затараторил Гейл с глазами полными уже не страха, а ужаса. Последние слова он произнёс нараспев, почти плача. — Что вы там предлагали мне рассказать на камеру? Я сделаю. Но только, если вы ничего не сообщите отцу.
Такой неожиданный поворот удачи лицом ко мне просто ошарашил меня. Этот юнец, решивший верховодить группкой таких же, но младше, ещё минуту назад держался, ну, или во всяком случае старался делать вид, что держится, как мужчина перед лицом угроз, этот юнец при одном упоминании про его жестокого отца вмиг стал не волчонком, а жалкой, облезлой овечкой. Я понял, что поймал минуту триумфа и надо лишь ковать железо, пока горячо.
— Идёт, парень. Сейчас я включаю камеру, и начинаю задавать тебе вопросы. Ты отвечаешь на них. Но только честно. Если я заподозрю хоть каплю лжи… то… запись на этом останавливается. А продолжит её уже твой отец — Хардин Гасс. Я всё понятно разъяснил?
— Да, мистер Фрэнсис.
— Тогда поехали. Порешаем уже и быстрее разойдёмся в разные стороны. — заключил я, и, направив камеру своего телефона на сидящего Гейла, осветил его лицо сбоку фонарём, который держал в другой руке.
— Как тебя зовут?
— Мммм… Гейл Гасс.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— Где ты сейчас находишься, Гейл?
— Мммм… в старом авто… в лесу…
— А почему ты находишься сейчас, в тёмное время суток, в лесу? Что ты здесь делал? За каким занятием я тебя застал?
— Ээээ… мммм… я был тут с друзьями… мы сидели в машине… и…
— Что и? Сколько вас было? Друзей с тобой.
— Я, мой младший брат Чак, и трое мелюзги ещё.
— Что вы делали в машине?
— Эээээ… мы курили.
— Курили что? Сигареты из магазина, обычные, никотин? Или какие другие?
— Нет. Это были… эээ… не те сигареты… из магазина, а с «травкой».
— Твои друзья приносили сигареты с «травкой» с собой?
— Нет.
— А кто их приносил?
— Мммм… я…
— Ты угощал своих друзей сигаретами с «травкой»? По дружбе, без корысти?
— Ээээ… нет… я…
— Что я? Может ты их продавал им?
— Да.
— Ты решил делать свой маленький бизнес на этом?
— Мммм… да.
— Сколько ты просил за одну сигарету с «травкой»?
— «Джексона»… ммм… ну двадцать баксов.
— А почём ты сам покупал «травку» и у кого?
— Мммм… ээээ… Мистер Фрэнсис, я добывал её… ммм… безплатно.
— То есть безплатно… — тут я сам запнулся от неожиданного поворота в деле. Юнец брал «травку» безплатно? Где он напал на жилу? — Ты хочешь сказать, что доставал «травку» даром?
— Да.
— Где же?
— Я… воровал… эээ… брал её… у своего отца… — последние слова Гейл не сказал, а прохрипел.
Уже потом я мысленно похвалил себя, что держал свой мобильный телефон крепко, а заодно подсвечивал лицо подростка фонарём так, что он не мог видеть выражение моего. Думаю, в момент, когда Гейл открыл мне такую тайну, моё лицо точно исказила ужасная гримаса, во всяком случае глаза мои по размеру могли быть похожи на чайные блюдца. Но мне нельзя было делать паузу на переваривание услышанного, не время было выказывать удивление. Надо было продолжать запись.
— У твоего отца есть «травка»? Он её выращивает?
— Нет.
— А где же ты берёшь её у него?
— В ульях.
— В ульях?! — как не старался, чтобы на записи мой голос звучал спокойно и уверенно, но всё же не смог сдержать эмоции удивления от услышанного. — Каких ульях?
— Отец привозит ульи. Он их переделывает. Я один раз заглянул внутрь одного улья, и нашёл там «травку».
— Откуда ты знал, что это «травка»?
— Пару лет назад, старшие ребята продавали у нас в школе.
— И ты решил сейчас сам заняться таким бизнесом?
— Да. Но, мистер Фрэнсис, я обещаю… обещаю… больше никогда… — снова перешёл на нытьё старший сын Хардина.
Вот это поворот! Я шёл охотиться на куропатку, а подстрелил не меньше, чем страуса. И это было… Это было и крахом, и триумфом одновременно. Это признание сына Хардина рушило все мои планы относительно того, чтобы уже завтра выставить шантажисту свой объект шантажа против него, и этим, возможно, избавиться от его доминирования. Одно дело напугать его оглаской, что его сыновья не только сами покуривали «травку», но и закрутили бизнес на младшей ребятне. Но, когда я получил такой неожиданный козырь на руки, то мне следовало действовать более расчётливо, чтобы доставить мерзавцу куда более крупные неприятности.
— Хватит нытья, Гейл. У нас с тобой отныне договор. Сделка. Эту запись твоего признания не увидит никто, ни одна живая душа. В ответ ты прекратишь курить «травку», а также продавать или раздаривать своим друзьям и знакомым. Таким же детям. Заодно ты должен молчать о нашей сделке, об этой записи, да и о нашей встрече вообще. Мы оба заинтересованы, чтобы это не выплыло наружу. Иначе мне придётся сознаться, что я решил тебя покрывать. Тебе всё ясно? — я должен был убедить юнца не признаться вдруг Хардину, что могло поломать мои теперь куда более дальновидные планы.
— Всё ясно,…