Неожиданно мужчина почувствовал позади чьё-то присутствие и, резко обернувшись, едва не отдал свою душу небесам. Перед ним был тот самый юноша, но узнать его можно было лишь по светлой копне волос, отсвечивающей белым при каждой вспышке молнии. Лицо несчастного было страшно изуродовано: между кровавыми порезами с рваными краями почти не было целой кожи, а на висках её не было вовсе, и сквозь кровавую кашу матово просвечивала кость. Изодранная в тряпки одежда хлопала на ветру, словно флаг пиратского корабля, а на обнажавшемся теле не было живого места: изрезанное, избитое и израненное, оно вызывало ужас и немой крик. Справа на животе зияла огромная рана, в глубине которой виднелись рёбра и то, что осталось от внутренностей.
Существо нетвёрдо стояло на ногах, покачиваясь от каждого порыва ветра и скаля жёлтые зубы в страшной усмешке. Сделав шаг вперёд, оно вынудило Тома отшатнуться к пропасти, но тот, всё же, удержался на самом краю, не поддавшись панике. И тогда живой труп закричал, заглушая своим воплем гром небес и шум волн. В глазах человека потемнело, вокруг него наступила спасительная тишина и полная темнота.
Лингренд очнулся от жуткого холода, от которого ломило ребра, и понял, что он, как ни странно, жив. Жив, но на волосок от смерти. Едва открыв глаза, Том увидел внизу острые камни и море. Одно неверное движение — и его тело соскользнет с края обрыва и устремится вниз с огромной скоростью. Что ж, тихое солнечное утро уже не задалось.
Кое-как цепляясь затекшими пальцами за землю, Том отполз от края и перевернулся на спину. Испуганно осмотревшись, он еще некоторое время продолжал лежать на земле, а потом поднялся на ноги. В хижину идти не хотелось, но, как назло, там остались его вещи: плащ, деньги, оружие. Вспоминая ужас прошлой ночи, Лингренд едва сдерживал дрожь. Он не мог понять, как умудрился влипнуть в такую скверную историю и, тем более, каким чудом остался цел.
Вещи он собирал быстро, стараясь не шуметь и постоянно озираясь. Дневной свет успокаивал, а в солнечных лучах лениво плавали пылинки.
Схватив оружие и плащ, Лингренд вышел из дома и, обернувшись в последний раз на сундук, что служил ему ночью ложем любви, поковылял прочь.
Через час он добрался до небольшого перелеска, где решил немного перевести дух: больной ноге нужен был отдых. И все-таки страх не позволял Тому оставаться на месте слишком долго. Воспоминания смешались, словно черное и белое, прекрасный ангел и чудовище, страстный любовник и призрак-убийца, жаждущий крови своей случайной жертвы, жалость и страх, страх, страх…
— Господи, прости меня. Если я выберусь отсюда живым, обещаю, что исправно буду платить десятину.
— Что Господу твои деньги? — послышался из-за спины каркающий старческий голос. — Только мусор. О душе бы лучше позаботился, сынок.
Испуганно обернувшись, путник увидел сгорбленную прожитыми годами женщину в грязном рваном плаще, давно потерявшем свой истинный цвет, и с кривой палкой вместо клюки. Её седые неподвязанные космы свисали почти до самой земли, а на горбу болталась плетёная корзина с грибами и травами.
— Чего забыл в этом проклятом месте? — старуха прямо посмотрела на молодого человека, и он увидел, что глаза её были без зрачков.
— Моя лошадь сбежала, — ответил Том, поднимаясь на ноги и несводя со старухи напряженного взгляда. После ночного происшествия Лингренд ловил себя на мысли, что начинает подсознательно бояться даже собственной тени, — а я заплутал.
— Выбирался бы ты отсюда побыстрее, коли жизнь дорога, — прошамкала старуха почти беззубым ртом, — а то, не приведи Господь, к обрыву черти выведут, с них станется. Собирать потом твои кости белым чайкам да гадам морским.
Женщина покачала головой и обеими руками уцепилась за палку.
— Иди от меня на юг, там тропинка будет, так с неё не сворачивай и ветер не вздумай слушать: он тут много чего болтает.
— А что возле обрыва? — настороженно поинтересовался Том, в одно мгновение позабыв как про тропинку, так всё рассказала, или ты особый любитель слезливых историй?
— Не говори так! — человек у ног призрака обхватил голову руками, понимая, что медленно сходит с ума, а потом умоляюще схватился за руку блондина. Серые глаза Тома блестели от слез. — Я не враг тебе! Я не враг тебе, Тиль! Я хочу знать, что сделать, чтобы твоя боль отпустила тебя? Чтобы ты был свободен. Что, Тиль? Я всего лишь человек, который мало знает о жизни и, тем более, о смерти. Мне не понять, почему такое происходит, но должен же быть какой-нибудь выход, надежда! Господи, ну хоть что-нибудь!
Если привидения и умеют удивляться, то с Тилем сейчас случилось именно это: он смотрел на человека у своих ног и молчал, не понимая, что вызвало такие сильные эмоции. Жалость была для него простым словом, особенно жалость к постороннему. Это казалось неправильным и почти диким, хотя он и не чувствовал в Томе лжи.
— Это невозможно, — сказал он как можно более сухо. — Смерть Лорда не прекратила моего существования, как и смерть всех участников моей гибели. Теперь рассчитывать на что-то глупо.
Лингренд замер, на его лице проступила какая-то ужасная ядовитая обреченность: если призрак не знает, как освободиться, откуда будет знать человек? Что ж, это означало только одно: Том ошибся и заплатит за свою глупость жизнью.
Человек поднялся с колен и, склонившись к лицу юноши, ласково погладил по волосам:
— Сколько у меня осталось времени?
— Лет сорок, сорок пять, — серьёзно произнёс призрак, глядя на мужчину снизу вверх. — Ты проживёшь долгую и счастливую жизнь, у тебя будет трое детей и красавица-жена. Ещё и с внуками повидаться успеешь.
Том долго вглядывался в глаза мертвеца, пытаясь понять, но потом просто открыто спросил:
— Разве ты не убьешь меня еще до восхода?