28 октября 1985 год. Аэродром Фолькенберг… Приземлились, когда уже стемнело.
«Во дурак то!!!»…
Мне почему-то казалось, что должны были сесть в Берлине. Идиот. Ну, вот, бля, хотелось на мостовую вечернего Берлина плюнуть… Или поссать на угол ихнего дома… Да, видно, не я первый, начиная с 45 года хотел. По-сему, дабы не смущать немецких товарищей — аэропланы с солдатами для бездонной Группы Советских Войск в Германии сажали в лесах и отвоеванных у немецких крестьян (во временное пользование) полях. Последнее, что запомнилось с Родины — мордо-лицо проводницы Пулковского ОАО, девочка из «третьего эшелона» — для спецзаданий, типа перевозка солдат («им по-хую — всякие и разные понравятся») или для суперрейсов Пулково — Нарьян-Мар (перевозка оленей и их пожирателей)… Впрочем — какая разница…
В животе приятно стояла колом, без надежды на переваривание, армейская тушенка… Жирная, холодная и без хлеба…
«Хм… А в самолете все же было теплее… Прописаться бы там до дембеля … А будет ли он…»… Холод. Вода везде. С неба. Под ногами. Со всех сторон света… Вспомнился кот Дымок на кочегарке в учебке… Как он, подонок, дрых на тех горячих трубах. Даже жрать не вставал лишний раз… Прибил бы…
Здрасти, Германия! Принимай новую порцию скифов.
А потом — «ярморка»… Разбирали по «городам и весям»… Красивый, молодой и естественно пьяный лейтенант с парашютиками в петлицах. Я его полюбил с первого же ика, с которого он начал речь, про то, что служить у них — это «ваааааще — заебись!»… ОК! Какая, в принципе, разница. Просто он был первый «покупатель». Да и хорош собой — рост, лицо с ямочками, усы те… Хорош, мерзавец…
Поезд привез нас в маленький городок недалеко от Лейпцига. Ночью шли по-улицам и разглядывали витрины магазинов. На дворе все же еще был 85 год…
А лейтенант оказался редкой сволочью… Обрыгал теплушку и поссал в углу. Я его уже разлюбил…
Новое место жительства… Длинная казарма, с кубриками на одну сторону. Везде — следы дембельских аккордов — то есть ухоженно, тепло и чисто…
«Тут еще полтора года… Бля… Как оно будет? Наслушались в учебке страстей-мордастей про части… Посмотрим…»…
Сразу же посадили в бытовке — перешивать погоны. Линька. С красного на голубой.
Старательно шью. «Кузина белошвейка»… Краем глаза разглядываю новых сослуживцев. Ничего интересного. Не на ком глаз остановить. Разве что этот?… Да и тот — ничё…
И тут входит Он… Бля! Я охуел. «Чёрт нерусский»… Высокий. Фигура! Мммммм…. Руки. Плечи. Ноги в донельзя ушитых «галифе», Чернявый. Смуглый. Брови. Короче — я пропал. Говорит по-русски правильно, но с типичным акцентом…
— Так, бойцы, шевели ладошками… Ротный приказал вам хлеб-соль в виде бани… Но я вам спинки тереть всю ночь не собираюсь…
Давай давай, резче… Хули уставился, уёбок? Не понимаешь, что ли? Или тебе по-армянски сказать?… А может в фанеру? Пуговки на ХБ пересчитаем?…
(это он мне)…
И тут только я заметил — все слушают и кружева не перестают плести, только я сижу и на него смотрю…
— Да нет — понял все…
— Звать как?
— Леша…
— Пиздёша!!! Тебя что, в учебке не учили представляться старшим по званию (он — старший сержант, НевообразимоШирокаяЛычка)?
— Младший сержант Т***…
— То-то. Младший сержант Леша… Так! Пиздарики — все на мойку слонов! Потом дошьете. До утра время есть!…
В обеих концах фашистской казармы были задуманы туалеты… «Видные советские военноначальники» в лице прапорщика решили из одного туалета сделать баню. «Решения партии — в жизнь!». И надо признать — здорово получилось!!! Парилка, просторная помывочная легко вмещала взвод. И «чайная»! Да, да — комната с массивным дубовым столом и скамейками, обшитыми дермантином.