Домой я вернулся вечером и первой повстречал Наташку. Она так похорошела. Какое длинноногое создание! Кажется, что ее ноги растут откуда-то из плеч. Собственно, она всегда была красивой и нравилась мне, но теперьона стала какой-то более женственной, что ли. Во-первых, я не мог отвести глаз от ее груди. Такие классные пирамидки! Платье совсем короткое, а ножки такие стройные, что мой первичный половой признак пришел в движение, и я боялся, что она это заметит. Мы обменялись буквально парой фраз, и она, крутнувшись на каблуке, затопала по своим делам, а у меня перед глазами долго еще стояла картинка: ее короткая юбка, разлетевшаяся веером вокруг бедер, и, мелькнувшие на мгновение, маленькие, белые трусики.
Нам дали двух новых учителей. Физика и немку. Физик — дуб. А немка — во! В смысле внешних данных. Мишка сразу заволновался, ты видел, какие буфера? Что у меня глаз нет, что ли? Видел, конечно. А ножки! И ко всему этому у нее такие короткие юбки и платья, что закачаешься. Через неделю после начала занятий в классе возникла странная эпидемия. Пацаны не могли удержать в руках карандаши, резинки, ручки. Причем, только на немецком. Признаюсь, первым начал я. Немка, ее зовут Лариса Ивановна, она только на два года старше нас, так вот, немка любила гулять по классу. Туда-сюда вдоль ряда. И вот однажды, когда она стала ходить вдоль нашего ряда, нестерпимое волнение охватила меня, я ощущал запах ее духов, ее короткая, широкая юбка проплывала мимо моего носа, я вдыхал воздух, легкий ветерок, создаваемый движением ее тонкой юбки, и я не стерпел.
Я подстерег мгновение, когда она, продефилировав мимо меня в очередной раз, стала удаляться к доске, к своему месту. И тогда я, будто случайно, уронил на пол карандаш. И совершенно естественно стал поднимать его с пола. Но я стал делать это, не вставая с парты. Я просто вывалился из нее, так что головой я почти касался пола, при этом я все же сидел за партой. Цель моя была в другом. Карандаш я, конечно, схватил, но еще я успел на пару секунд взглянуть вслед удаляющимся ножкам немки и, благодаря кардинально изменившемуся углу обзора, я бессовестно заглянул ей под юбку. Красные, атласные трусики с черной, кружевной оборкой тесно облегали ее соблазнительную, округлую попку.
Наши девочки таких не носили.
Мишка первым заметил мою хитрость и тут же повторил ее, когда Лариса, так мы сразу стали называть между собой нашу новую немку, шла по его ряду.
Другие пацаны не заставили себя ждать. Эпидемия длилась две недели. На пол падало все, что могло упасть. Нам, сидевшим во внешних рядах, дико завидовали те, кто сидел во внутреннем ряду. По нему, в силу его узости, Лариса почти не ходила. Она засекла нас через две недели. Наш Валек, неуклюжий боров, не смог быстро подняться и, когда она повернулась назад, то он, упершись рукой в пол, все еще увлеченно рассматривал открывшиеся прелести. Он, козел, даже глаз не успел отвести. Лицо Ларисы вспыхнуло.
Она ничего не сказала, а лишь села за стол. Губы ее дрожали.
По рядам она больше не ходила. Только у доски. И нам стало стыдно.
С другой стороны, если вдуматься, в чем наше вина? Взять, к примеру, не наш конкретный случай, а так, в общем. Что мы видим? Мы видим перед собой особей женского пола, одевающихся так, что уже сама их одежда скроена и сшита таким образом, что уже априори предполагается, что в вырез блузки можно заглянуть, что короткую юбку может задрать ветер, он, кстати, при этом будет шалун, а не хулиган, как, к примеру, я, если вдруг совершу то же самое.
Итак, женская одежда специально сконструирована так, чтобы дать сигнал, намек, ку-ку, догадайтесь, что за этими складками, рюшами и тому подобное.
Задача создать тайну и побудить ее раскрыть — вот суть женской одежды.
Так в чем наша вина? В том, что грубо и неуклюже мы, по щенячьи, пытались решить для себя эту проблему? Нет тут нашей вины. Недостаток воспитания есть.
А вины нет.
Через три недели после начала занятий я, возвращаясь из кино, увидел Мишку и Наташку, идущих впереди меня по улице. В классе шептались о том, что Лидка получила от Мишки отлуп, и что он теперь охмуряет Наташу. Новость эта меня сильно огорчила, мне нравилась Наташа, не хотелось, чтобы она стала очередной жертвой Мишкиной охоты на девушек.
Не знаю, что меня толкнуло. Это было что-то из той же истории про Зину и физрука. Я действовал, как зверь на охоте. Я рванул в боковую улочку, затем дал бурный старт по параллельной, потом назад в боковую, только теперь уже впереди них. Еще немного вперед, и вот Наташин дом. Что-что, а бегал я лучше всех в школе. Я раздумывал лишь секунду. Затем заскочил в подъезд, где жила Наташа и спустился вниз по лестнице. Я оказался в темном полуподвале, слева и справа были какие-то двери, я потрогал их, они были заперты. Я посмотрел вверх, почти весь пролет, ведущий на второй этаж, был мне отлично виден.
Освещен он был плохо, но все равно — видно было все. Я же стоял в кромешной тьме полуподвала и не мог быть заметен сверху. И я затаился, как охотник, ожидающий добычу.
Первой прошла тетка с маленькой девочкой. Потом дед, который остановившись на лестнице, громко пукнул, попросил прощения у господа, затем продолжил восхождение. Парень провел собаку, та учуяла меня и стала лаять, но парень, видимо, трухнул идти вниз и быстро потащил псину вверх.
Неужели они куда-то повернули? Прошло уже почти полчаса.
Наконец, я услышал. Это были они.
Они зашли в подъезд и остановились. Мишка сразу обнял ее. Затем толкнул в более темную часть, туда, к почтовым ящикам. Он не мог, конечно, знать, что я это предусмотрел, я стоял так, что именно эта, наиболее темная часть подъезда, была видна мне лучше всего. Он прижал ее к стене и поцеловал, рукой он стал по-хозяйски гладить ее ноги, он сминал кверху ее черную юбку, я видел белые, стройные девичьи ноги, Мишка молча продолжал свою вахту, он задрал ее юбку так, что стали видны светлые трусики. Его руки не знали отдыха. Учись, шепнул я себе. Он же, продолжая целовать ее взасос, передвинул ладонь на внутреннюю сторону ее бедра, так, что его рука оказалась у нее между ног. Наташа охнула, согнулась, сопротивляясь его дерзкому движению, но он резко потянул ее на себя той рукой, которой обнимал за спину, и я увидел, как он нажал коленом и вставил свою ногу между ее ног и таким образом раздвинул их.
Наташа вяло отталкивала его, она попыталась упереться руками ему в грудь, и вдруг он, прервав поцелуй, сердито сказал: «Стой нормально».
Бог мой, если бы у меня была любимая девушка, я бы в жизни ей так не сказал.
«Стой нормально» — лошадь она, что ли?
— Кто-нибудь увидит, — прошептала она, жарко дыша.
— Никто не увидит, уже поздно, — ответил он и снова впился в ее губы.