Не то что Роман. Вспомнив Романа, я чуть не вскочила. Но какая теперь разница с кем и сколько, подумала я. Толик заснул. Я опустила ладонь между ног. Ничего себе. Этот жеребец выплеснул в меня столько, что хватило бы зачать пионерлагерь. Я вытерлась. Хотелось завершить процесс, хотя бы на автопилоте.
Но я сдержалась.
Потом я встала, одела трусики и лифчик и легла на свою полку.
В голове было, увы, пусто. Как в бочке.
Удивительно, но утром он все же проснулся, стал целовать меня и просить прощения, клятвенно обещал жениться. Дал свой адрес и фотографию, помог мне вынести вещи, словом, был очень и очень взволнован. Я позволяла ему ухаживать за собой. Наверное, это мне льстило. Уже в тамбуре мы еще раз поцеловались.
Пиши, любимая.
И ты пиши.
Тетрадь Миши
Мои дела с Наташей идут на лад. Есть в отношениях с девушками некая черта, после прохождения которой становится ясно, еще чуть-чуть и она твоя. Стало даже как-то страшновато, когда я почувствовал, что цель так близка. Одно дело Лидка, она девушка простая, без претензий, а Наташа птичка другого полета. Ее отец начальник городской милиции. Может быть скандал неописуемый. Лидка, та сама через пару дней растрезвонила всем, и я был поражен этим. С Наташей надо как-то так, чтоб все было шито-крыто.
Теперь она почти не отталкивала меня во время наших ежевечерних ласк, она преданно смотрела мне в глаза, когда я рассказывал какую-нибудь байку, ты сильный, говорила она мне, трогая пальцами мои бицепсы, ты смелый, шептала она, когда я описывал стычку с пацанами с соседней улицы.
В кино мы почти не ходили. Дальние дюны днем и беседка в детском саду вечером, вот места, где мы находили приют для наших свиданий, нашей любви.
И если в дюнах нам кто-то постоянно мешал, то в беседке дела шли куда лучше. Правда, в детском саду мы были не одни, из других беседок изредка слышались шепот, вскрики, смех, возня. Среди нас, ночных арендаторов беседок, существовало неписаное правило, не мешать друг другу, не шастать из одного домика в другой, никаких там «закурить», «привет, как вы тут» или еще чего.
Только работа с телом, только движение к цели, только вперед, к успеху!
Что посмеешь, то и пожмешь!
И непредвиденный, совершенно дикий случай сорвал мой возможный триумф.
Дело было уже после десяти вечера. Мы с Наташей быстром миновали все стадии, освоенные нами прежде. Несчастныйстолик, на котором я ее разложил, жалобно скрипел и стонал. Я постоянно сдвигал в стороны полы ее расстегнутого халатика, который почему-то снова и снова запахивался, я целовал, сосал соски ее маленьких упругих грудок, сдвинутый к шее лифчик тоже был с ней заодно, он мне немного мешал, свободной (громко сказано) рукой я гладил ее живот, мои пальцы проникали под ее тонкие трусики, я ощущал волосистость ее лобка, она отталкивала меня, я начинал все снова, нет, не снова, а с той точки, которую без сопротивления преодолел прежде, мелкие шаги любовного успеха, долгий, бесконечный поцелуй взасос, мой язык между ее губ, туда-сюда, туда-сюда, о, да это ей нравится, по крайней мере, мою руку больше не отталкивают, и я, как великое таинство, как ритуальное действо, нежно и ласково провожу указательным пальцем вниз к ее лону, бог мой, ее щелка так влажна, и мой палец сам собой проникает в ее тайну, Наташа в голос стонет, ее тело дергается, но я не отпускаю, я продолжаю поцелуй и слегка, едва-едва двигаю пальцем.
От этих моих движений девушка пришла в состояние, которое и описать-то сложно.
Она вздрагивала, она ухватила мою руку, но не для того, чтобы оттолкнуть, она держала ее, держала так, как ей было хорошо, я это понял, я это почувствовал. Боже, о, боже, мамочка, что ты со мной делаешь, шептала она плачущим, срывающимся голосом, и в этот миг я решил, что час мой настал.
Я отпустил ее. Вы слышите, я отпустил ее. На несколько секунд. Она могла бы встать и уйти. Но она не встала. Она обреченно лежала на нашем столике, было темно, но я рассмотрел ее всю, мне хотелось запомнить. Наташа, маменькина дочка, Наташа, девочка-конфетка, Наташа-отличница, Наташа — дочка начальника милиции. Она лежала на спине, длины столика немного не хватало, ее ноги были согнуты в коленях и свисали вниз, нежно белели ее незагорелые обнаженные груди, яркий треугольник трусиков, слегка раздвинутые колени…
Торопливо, словно боясь опоздать, я расстегнул ремень брюк, молнию, я столкнул брюки вниз до самых щиколоток, столкнул вместе с трусами, жезл мой торчал, как кукурузный початок, еще мгновение, и я занялся ею.
Я положил ладони на ее бедра, справа и слева. Ухвативши пальцами, я стал снимать с девушки трусики.
— Нет, нет, не надо, прошу тебя, нельзя, — вскрикнула она.
— Ну, что ты, ну что ты, — прошептал я, — приподнимись, милая.
И она послушно приподняла попку, чтоб мне было легче раздеть ее.
Я сдвинул ее трусики вниз к коленям, потом еще ниже, позже выяснилось, что они вообще упали на пол. Новый, незагорелый след на ее теле и темный тре- угольник между ног.