Она так и не кончила, — и Коля, вылизав ей «варенье», сел за комьютер — просвещаться. Через пару дней он чувствовал себя Казановой, и Рита кончала, закатив глазки, под его бешеным напором, — а потом купалась в его семени, как в сметане.
***
Коля между тем прочел, что «в отдельных случаях» разрешение на брак выдается с 14 лет. Оказалось, что для этого нужно согласие родителей и директора школы.
Известие вызвало приступ восторга. Рита визжала, как маленькая — и Коля тут же отправил папу к директору. Оставшись с Ритой, они погрузились в мечты о свадьбе… но папа, вернувшись, сообщил, что директор разрешения не дает и не даст.
«У него какой-то зуб на вас», сообщил он «далматинцам», — «особенно на Колю. Говорит: Костин двоечник, ему только жениться не хватало…»
Был траур и слезы; были надежды, отчаянье, снова надежды и снова отчаянье… восемнадцать лет казались «далматинцам» глухой старостью, а мечты о свадьбе успели врасти в них, как детский фетиш.
В одном из безнадежных походов к директору папа встретил завуча — классручку «далматинцев», обожавшую их, — и она подписала ему злополучное заявление. Вместо директора. Она рисковала, и «далматинцы» приходили благодарить ее — с цветами, которые она взяла, и с подарками, которые они принесли обратно…
Тут же подали заявление — и через месяц, в августе, состоялась свадьба «далматинцев».
Это была самая необыкновенная свадьба в мире. «Далматинцам» было по пятнадцать лет. Вначале Рита мечтала о белом платье… но кто-то разболтал ей, что белый цвет — символ невинности, и она расстроилась. Получался обман, — а она хотела, чтобы на их свадьбе было «все правильно».
И тогда Ритин папа, сам того не желая, подал идею:
— Самый лучший твой костюм — «далматинский»…
Он думал, что шутит, — но Рита, ахнув, подскочила к нему:
— Папочка, папулик, ты гений! Мы будем «далматинцами»! Как тогда! Разрисуемся, раскрасимся, и прямо так — в загс!.. А в церковь так можно?
Ее отговаривали — но было бесполезно: Рита загорелась, и Коля вместе с ней. Было добыто «то самое платье»: оказалось, что Рита выросла, и в груди не хватало восьми сантиметров. Платье отдали на перешивку, умоляя портниху найти материю — и снова им повезло: материя нашлась! Через неделю Рита красовалась в обновленном платье.
Она взрослела, наливалась, становилась ослепительно хороша, и ее уговаривали жениться «так» — в платье, в котором она была похожа на сказочных героинь, — но все даром: идея «далматинской свадьбы» наглухо засела в детских головах, и скоро увлекла уже и родителей. Коля предложил было и двухмесячного Алешу раскрасить под далматинца, — но это уже было чересчур.
И вот — Рита, гордая, счастливая, перепуганная, стояла в комнате — и Коля мазал ее черной и белой краской, как тогда…
— Что-то ребята долго, — говорила Ритина мама, проходя мимо закрытой двери. — Эгей! Вы скоро там?
За дверью послышалось фырканье, смех… Дверь вдруг распахнулась — и из нее выбежал черно-белый далматинец, невообразимо смешной и… совершенно голый.
— Гав! Гав! Гав! — лаял далматинец, бегал по квартире и визжал, как клаксон. Голое его тело пахло лаком. Далматинец стал на четвереньки, свесив накрашенные груди, и стал припадать по-собачьи к маме и папе. Краска густо покрывала его от ступней до прически…
— Доця! Боже мой! Ты что… вся? В этом? В краске? Как же ты отмоешься? Бесстыдница! иди оденься быстро…
— Ррргав! Я бесстыдница! Я никого не стесняюсь, потому что всех очень люблю! Я всех обожаю! Мне некого стесняться! Ррргав! — восторжено лаяла голая Рита, обезумев от восторга.
— Оденься! Ну, доця… Выскочила голяком… что Коля подумает?
— А ему нравится! Он так меня сильнее хотеть будет, — ррргав! Что? Ерунда, сегодня все можно говорить! Сегодня все можно! — Рита была как пьяная. Глаза ее сверкали, как два прожектора. Она подлетела к зеркалу, приняла картинную позу: — Черт, как жаль, что нельзя ТАК жениться… В краске и в этом… Но я бы не выдержала. Я бы умерла со стыда! Ко-о-о-оль! — И Рита висла на шее у Коли и упоенно визжала ему в уши.
Ее тело, покрытое краской и лаком, присыпанное блеском, искрилось и переливалось, и Рита казалась фаянсовой фигуркой. Тут же были отложены все дела и устроена фотосессия: голая Рита, бравируя и визжа от стыда, снялась в «типичных собачьих позах» на глазах у всего семейства, — и только после этого на нее натянули платье.
Роспись прошла отчаянно весело: Рита все время визжала, делала две попытки разреветься (быстро погашенные Колей) и гордо дефилировала пред изумленными работниками загса. Коля был как не в себе. Ему давно казалось, что все это — какой-то сон, а он, Коля, остался в там, в прошлом — диковатым, серьезным мальчишкой-технарем…