Коля все понимал, но не мог себя заставить одеть презерватив. Одна мысль, что между ним и Ритой будет что-то чужое, казалась ему невозможной. И — каждый день вливал в Риту горячие струи, а она шептала ему на ушко:
— Когда у тебя «финиш», и ты брызгаешься Этим (слово «сперма» было единственным, которого они стеснялись) — у меня внутри все такое… и я таю в Этом, таю вся внутри — как сахар, знаешь?.. Это так… я не могу рассказать! — и тыкалась мордочкой в Колину грудь. Коля млел — и старался «брызгаться» еще слаще, проникая в Риту до самого сердца. Рита кончала, выкатив глазки, а Коля содрогался от торжествующих молний…
Когда Рита узнала причину своей рвоты — она ахнула и… удивилась, почему ей не страшно. Вернее, ей было страшно, и по спине бегали мурашки, — но страх был какой-то нестрашный. Он был очень похож на тот страх, который сжигал голую Риту перед лишением девственности: сладкий, жгучий страх своего тела. Рита прислушалась к себе… Там, внутри, живет Он — ребенок. Ее ребенок…
Эта мысль вдруг потрясла Риту. Она расплакалась…
— Алло, Коль? А у меня… чего плачу? Ну… а знаешь, у меня… у нас будет ребенок. БОЖЕ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ, КОЛЬ!!! — ревела Рита в трубку.
Потрясенный Коля примчался к ней, и Рита всхлипывала, уткнувшись ему в грудь.
— Я его чувствую, — шептала она. — Он хороший, ужасно хороший. Послушай — ты тоже почувствуешь его, — и Коля прикладывал ухо к ее животу.
Известие о ребенке огорошило его, — но он видел, как счастливаРита, и ее счастье передалось ему. Он вдруг понял, что они теперь получаются «настоящие муж и жена» — и у него закружилась голова…
— Я всю жизнь мечтала о ребенке. Это главная моя мечта, Коль, — шептала Рита, искренне веря, что так и было.
Посоветовавшись, они решили рассказать все родителям, зазвав их к Коле.
Родители, конечно, были в шоке — но не слишком, ибо давно понимали, к чему все идет; а Ритин папа даже объявил:
— Как только я увидел, КАК вы целуетесь, паразиты, — я продал кое-что и сделал заначку для отходов вашего производства. Вы хоть понимаете, сколько вам лет? В вашем возрасте полагается еще в куклы играть! А вы во что играли?..
Долго советовались, как быть. Рита с Колей, притихшие, стояли, прижавшись друг к дружке; они не все понимали — но чувствовали, что родители им не враги.
Наверное, так было потому, что отчаянная сексуальность «далматинцев» сочеталась в них с нежной детской преданностью, — и это сочетание трогало до слез всех, кто наблюдал за ними.
***
Вначале Рита ходила в школу, и на переменках подружки ощупывали ее животик, делая большие глаза. Сексуальный бум в их классе еще и не намечался, и беременность нежной, ребячливой Риты была делом неслыханным. Учителя отнеслись с сочувствием: никто не стыдил, не «воспитывал» Риту, — все осведомлялись только, не устала ли она.
Потом, когда Ритин живот вырос настолько, что «стал больше меня», как говорила Рита, — она оставалась дома, и Коля проходил с ней все уроки. Вначале он рвался зарабатывать, и даже записался без спросу на бензоколонку, — но родители убедили его, что школа важнее, и он проникся ответственностью репетитора. Никогда у Риты не было такого строгого учителя…
Рита плохо переносила беременность: ее мутило, тошнило, она ничего не могла есть, часто теряла сознание… Но ребенок развивался прекрасно, и все врачи плевались через левое плечо. А главное: Коля наконец переселился к Рите!
Он стеснялся говорить об этом — но совместные ночи были главной и вожделенной их мечтой. Наконец, Ритин папа сам завел этот разговор — сказав, что Коля должен быть рядом со своей… женой.
Риту впервые назвали его женой, и Коля, ошалев от счастья, бежал к ней вприпрыжку, как карапуз. Там, позабыв о стыде, он разрисовал ей животик и груди на глазах у родителей, и маленькая Рита плакала от смущения. Она стала очень плаксивой и ревела по любому поводу. Огромный живот, набухшие соски, разросшиеся волосы в паху — и пласкивое детское личико… Коля привыкал к этому.
Ночью они наконец-то спали вместе, и Коля следил, чтобы Рита лежала на спине. Он гладил ее, баюкал и усыплял, а когда она начинала сопеть – мостился ей под мышку и засыпал, слушая во сне, как бьется ее сердце…
Учебный год промелькнул, как секунда, на одном дыхании. На девятом месяце Риту положили «на сохранение», и Коля днями дежурил у нее, прогуливая школу. Отметки его становились все хуже, но ему было плевать.
…Когда пробил час — он умолял, чтобы его пустили, но врач категорически запретил, — и Коля сказал только нелепое «пока» Рите, отъезжавшей от него на кушетке. В его памяти отпечаталось бледное, напуганное личико…
Он торчал у роддома весь день и всю ночь. Засыпал на парапете, но тут же встряхивался и смотрел на дверь. Снова, снова и снова — пугаясь, не проспал ли он.
…Наконец под утро вышла Ритина мама, бросилась к Коле — и сжала его: