Интересно, будет ли сыну интересно узнать, что однажды своим ртом, получается, что в самом прямом смысле, она спасла от плахи его отца и своего мужа? В ту пору виконту уже было 15 и он, конечно, должен помнить то время, когда граф де Аранжи пребывал в Бастилии в ожидании казни за мятеж против французского короля. Графине стоило не малых трудов, чтобы остаться с глазу на глаз с королём Людовиком XI Валуа и испросить милости для своего мужа.
В тот день король после крайне удачной охоты пребывал на редкость, в хорошем расположении духа, против обыкновения был весел и шутлив, когда в его огромный охотничий шатёр, разбитый посредине Булонского леса, допустили, наконец, для личной аудиенции графиню де Аранжи. Их беседа была недолгой.
— Не надо лишних слов, графиня, — рассмеялся король, — я думаю, такая красивая и молодая женщина знает, как правильно и достойно убедить своего короля, помиловать её мужа..
Мягко и плавно графиня, превозмогая неудобства связанные с размерами мужского естества своего отпрыска, насаживалась, скользя губами по возбуждённому древу, на этот девственный жезл, пока кончик её носа не упёрся в стальной мускулистый живот юноши.
Она замерла так, чувствуя, как большая возбуждённая головка распирает её горло, давая сыну возможность насладиться столь глубоким проникновением в её рот. Клод нежно обнимал ладонями её голову и что-то бормотал вне себя от обуреваемых его чувств.
Сердце Бьянки стучало, словно, колокол на обедне.. Да, она совсем не в первый раз держала во рту корень мужской доблести. Впрочем, никогда раньше она не испытывала восторга от этого действа.
Но только в этот раз она никак не могла отделаться от мысли, что сейчас она, словно, приникла к некому чистому, священному для себя сосуду, и это наполняло её тело странной дрожью. Такой же святотавственный ужас, верно, испытывает грабитель, когда под покровом ночи проникает в церковь, дабы украсть золотой молитвенный алтарь. Но разве для неё это не меньший по святотавсту грех, испить из этого сосуда древа жизни своего собственного сына? Разве будет ей когда-нибудь прощение за то, что она позволила своим греховным устам принять невинное и девственное естество своего сына ради плотского извращённого удовольствия. И разве должен сын познавать столь грязные изощрённые ласки от своей матери? И графиня чувствовала себя таким же вором молитвенного алтаря в церкви, но только она крала девственность и чистоту своего отпрыска.
Она так же медленно сползла с члена Клода, наконец, получив возможность вздохнуть глоток воздуха и тут же подняла глаза на лицо сына в немой надежде, что может быть, сейчас, и её дитя терзают подобные же сомнения. И ведь ещё не поздно остановитьсяи обратиться к небесам с молитвами о прощении греха прелюбодеяния и с благодарностью за спасение от кровосмесительного греха.
Но нет, её наследника и отпрыска совсем сейчас не волновали нравственные и духовные заботы, терзавшие душу его матери.
Пребывая вне себя от возбуждения, не в силах более ждать, когда рот матери снова вберёт в себя корень его желания и возбуждения, Клод не выдержал, и, позабыв о всяком достойном обращении с дамой, а тем паче с родной матерью, — сжимая голову матери в плену своих рук, дернул бедрами навстречу её устам так, что вогнал свой член в мамин рот одним движение настолько глубоко, что у той от неожиданности даже выступили слёзы на глазах. Графиня даже в испуге вцепилась в бёдра сына руками, на миг испугавшись, что сейчас он просто проткнёт её насквозь своим копьём.
Но впрочем, именно этот истый порыв сына убедил графиню в тщетности надежд на то, что в сей момент голову сына посещают какие-либо сомнения по поводу происходящего действа между ними и что, судя по –всему, всё что сейчас волнует Клода так это только его возбуждённая плоть у неё во рту.
А потому, откинув за их ненадобностью в сторону все надежды и мысли о избежание творимого прелюбодеяния, покорившись и смирившись, Бьянка занялась тем, что наиболее соответствовало реальности её положения, а именно принялась ублажать любовный мускул своего отпрыска со всей возможной старательностью, умением и нежностью.
Поначалу поперхнувшись от неожиданности под мощным напором Клода, Бьянка быстро оправилась и скоро принялась энергично насаживаться ртом на любовный мускул сына, периодически посасывая его огромную булаву, так как будто это был персидский леденец.
Её умелый и опытный язычок порхал по напряжённому стволу, нежно теребил вздувшиеся жилы и ласкал раскаленную головку. Графиня закрыла глаза, полностью отдавшись ощущениям пульсирующей мужской силы у себя во рту, мерно входящей и выходящей из неё, вкушая вкус и силу возбуждения молодого горячего жезла любви своего отпрыска.
Её ладони мягко сжимали раздувшиеся тугие яички Клода, усиливая и без того любовный экстаз юноши.
Клод де Аранжи с немым восторгом бросал взоры на женщину преклонившую перед ним колени. Он до сих пор с трудом верил в реальность происходящего. Что его мать, такая неприступная и гордая дама, так легко и безропотно сдалась ему в один час.
Он смотрел на голову матери, мерно двигающуюся между его бедрами, перебирал пальцами её пушистые чёрные кудри и не мог поверить, что сама графиня Бьянка де Арнажи, племянница маркиза де Кондэ, фрейлина её светлости герцогини Бургундской Изабеллы Бурбонской, его мать в конце концов, сама добровольно и покорно ублажает его, да таким способом, который более подходящ для бордельной шлюхи, нежели для высокородной и светской дамы.
Он захотел этого и мама послушно исполняла его желание.
Само созерцание этого зрелища, своего члена, находящегося в объятиях сочных капризных губ матери, надменной придворной фрейлины, со смаком входящего в мягкую глубину её рта, он находил невероятно пикантным и возбуждающим, достойным пера величайших художников.
Эти мысли, а главное, превеликое желание обладать матерью абсолютно и полностью, возбудили его до немыслимой степени, что, пылая от изнурительного наслаждения, он сильнее обхватил голову матери ладонями, и, прижал её лицо изо всей силы к своим бедрам, уже не думая и краем сознания о чувствах ей испытываемых..
Графиня даже закашлялась, не в силах совладать с такой исполинской мощью глубоко у себя в горле. Она хотела прерваться и напомнить сыну, что она графиня де Аранжи, а не какая-нибудь доступная мещаночка или глупая крестьянка с которой можно обходиться как угодно.
Но Клод не выпуская её голову из плена своих рук, начал решительно резко и настойчиво двигать бёдрами, с силой насаживая её рот с невообразимым темпом на свой любовный кол, засовывая его каждый раз в её горло настолько глубоко, насколько он вообще это мог себе позволить.
На какой-то миг графиню охватило возмущение, — ещё не один мужчина в её жизни не мог себе позволить так себя вести с ней! Даже французский король!
Но впрочем, если кто-то и мог себе позволить такое обращение с ней, так верно это только и родной сын, вдруг подумала она. Мальчишка, кончено, же не сомневается, что материнское сердце всё простит и всё благополучно забудет.
А Клод безжалостно и эгоистично буквально использовал её рот, как некий мягкий и удобный механический агрегат для накачивания своего любовного мускула, послушный воле его рук. И, матери, в очередной раз за это вечер, пришлось покориться и смириться со своим новым положением и с желаниями своего отпрыска, впервые познающего то блаженство, которое может подарить мужчине умелый рот опытной женщины.