А Уманка между тем задком о его пах трется, просит. Глядит она, как пары соединяются, и такой у нее жар в животе разгорается! Мед хмельной к нёбу пристал, свежий запах летней реки волнует. Поглядывают на молодых и другие челубеки, но не шибко назойливо, у самих дел полно, вон сколько самочек плещется! А все же ловит Умана великанские взгляды на ее чреслах, обжигают ее взоры жаждущие.
Стонет она и в руках Игна, мается:
— Мммм! Мммм-аааахх! Может вон в тех кустах спрячемся?
Только Игн уже терпеть не может, конец из штанов достал, жинку свою ярить хочет.
— Пускай смотрят, — рычит он ей на ухо, — пусть знают, что моя!
***
После свадебных гуляний впряг Игн своих молодцов в работу. Надобно было пользу деревне принести, чтоб забылись обиды, нанесенные женщинам селения. Стали челубеки дома хлипкие и старые расширять да перестраивать на свой лад. Чтобы потолок высокий, чтобы окна резные и печь широкая. Каждой семье своя изба. А кто вместе с родней жил, тем хоромы отстраивали о двух этажах с башенками-смотрильнями. В каждом подворье из пяти домов делали баньку с купелью. Застучали молотки, зазвенели пилы. Работы был непочатый край.
Девкам тоже было не до скуки: надо было готовиться к зиме, делать запасы, а к тому же с юквой возиться, чтобы масло, горячащее тело, из нее добыть. Работа была кропотливая. Юковые плоды женщины разбивали камнем, а кожуру отдавали на корм козам. Из сердцевинок брали орешки и перетирали вручную, ибо жерновов подходящих в деревне не сыскалось. Под работы отвели целый амбар.
Наконец сделали девки десяток корзин юкового жмыха, осталось только масло из него выжать. Раз под вечер взяла Умана корзинку такого жмыха и пошла к Фебе, чтобы вместе с подругой первое долгожданное масло отжать.
Лихон с братьями-великанами свой дом, где с Фебой жил, первым делом перестроил. Была то теперь просторная светлая изба с крепкими полами и длинными лавками под стать великанам. Сели Умана с подруженькой за стол, наливки выпили, взяли деревянные давилки. Стали масло выжимать с песней и с добрым наговором.
Как спустился вечер, услышали они со двора голоса своих мужей. Смеются челубеки, байки травят, это у них в обыкновении. Вошли великаны в дом и видят: сидят их жены, масло жмут. Сели кружком вчетвером, а посередине — корзина. Пахнет цветами юковый жмых, блестит от масла. Лихон свою Фебу приобнял, и провалилась та в объятия теплые, как в стог сена. Засмотрелась Уманка на Игна, расплылась в улыбке, и вдруг соскользнула ее рука с давилки в масляную кашу.
Увидал то Лихон.
— Не трогала бы ты юковое масло так запросто, дева! — хитро покачал головой рыжебородый великан.
Но поздно, раньше надо было упреждать. Затуманился взор Уманки, потянула она палец масляный в рот, облизала и пропала.
— Неси теперь девку на печь, командир, — хрипло хохочет Лихон, — пока она сама за тебя не взялась!
Игн и без советов Уманку в охапку ухватил, чтоб домой унести. Но та дотянулась до рта любимого и впилась в губы великанские. Обвила ногами. Ощутил Игн на языке масло, и мигом кровь из головы в уд отхлынула. Все мысли исчезли кроме одной — брать! Немедленно брать молодку, ковать железо, пока горячо. Помнил он, что масло юковое распаляет сильно, но чтобы так? Не иначе дома-то, за холмами, маслице с водой замешивали, чтобы хватало надолго. А здесь самое что ни на есть чистое.
Глядит Феба на воеводу с женой и дух ей захватывает. Взяла она капелицу масла на палец и слизнула. Горячо стало во рту и сладко. Лихон за ней следом палец в масло макнул и жене под юбку полез. Уже через миг задышала Феба часто, раскраснелась, прижалась к челубеку и шепчет:
— Ох, не могу, как же печет! Так хочу на твой корень сесть, сил никаких терпеть нет!
Эдаких слов Лихон от жены своей не слыхивал. Восстал его гребень, а масло подбавило жару. Видит он, что воевода с Уманой друг к другу прильнули. Игн рукой ей под подол залез и ласкает. Не стерпела Умана этой ласки, застонала. Стало ясно, что никуда они теперь не побегут, а будут яриться прямо тут, где страсть застала.
Не успел Игн глазом моргнуть, как Умана уже к нему в штаны залезла и его набухающий орган ласкать стала да умащивать эликсиром горячащим. Зарычал Игн волком. Звезды перед глазами замерцали, когда масло в головку уда впиталось. Сел на пол, пригнул жену роточком к своему колу и вылизывать головку велит.
Челубечка бы, конечным делом, могла в рот уд целиком заглотить да пососать, а только великанше все равно не так приятно засаживать. Так что лучше пусть человеческая девчонка лижет своим маленьким ротиком, старается, хрен раздваивает. Встала Уманка на четвереньки и над Игна корнем работает, юбку задрала, себя пальцами гладит.
А Лихон тем временем тоже на полу лежит, а Феба ему кол насасывает. Поглядывает он на жену воеводы, что задом голым виляет да Игну ствол ласкает. Близко ее сочный зад, протяни руки и погладь! Ан нет, боязно ему, что за такую дерзость плетей ему назавтра всыплет командир. Тут взяла Феба еще чудо-маслица на ладошку и по стволу мужа размазала. Заплясали в голове Лихона черти, стало все нипочем.
«Однова живем-то, — вдруг понял он, — была не была!»
Вытянул руку и погладил между ляжек Уману. Точно шелк нежна! Та вздрогнула, но не отстранилась. Застонал Лихон под Фебиным языком. Осторожно стал он подползать к ногам Уманы. Жена к уду присосалась, ничего не замечает, за ним тянется.
Подлез Лихон меж раскрытых бедер Уманки, подтянул ее зад ближе и на рот себе влажной щелью усадил. Охнула жена воеводы, но конца Игна из губ не выпустила. Лижет ее Лихон и счастью своему не верит. Неужто он эту щель трогает, которую никто в деревне тронуть акромя командира не смел! Стонет Умана и на рот Лихона наседает. Снизу вверх на Игна смотрит, как ему такое? Не осерчает ли муж за то, что она под язык другого великана подставляется?
Увидал Игн, чем Лихон занят. Заволокло взор командира челубеков яростью. Чуть было не схватил он жинку за волосы и не выдернул ее из плена Лихоновых ласк. Но тут огладила его жена по ядрам масляной рукой, и всю злобу той же рукой сняло. Увидал Игн, что Феба к нему своими прелестями повернулась. Стоит на четвереньках, раскорячилась, мужу своему уд насасывает. Подол задран, розовая плоть блестит от влаги, никто ее не ласкает. Откинулся тогда Игн на пол, за бедра Фебу ухватил и междуножием на свой рот усадил. Заскулила девка от ласки нежданной да умелой.
Сомкнулся круг. Умана мужа своего ублажает, он — Фебу, та — Лихона, а Лихон жену командира вылизывает. Стонут все вчетвером, лежа на полу кружком. И вот стали понемногу раздваиваться уды у челубеков. Первым Лихон молодой возбудился до того, чтобы корень надвое разделить. Распался его дрын на два поуже и оба силой налились. До помрачения ума охота ему в женскую мякоть воткнуться. Да погрубее, чтобы закричала самка и пощады запросила. Давно он на Уманку глаз положил, неужто удастся, наконец, ей овладеть?
Воет Уманка от Лихоновых ласк и Феба стонет в голос, трется об ловкий язык Игна. Сливаются ахи в один томный протяжный вздох. Не утерпел Лихон, разорвал круг. На четвереньки встал, схватил Уманку за бедра. Сладкая у той щель, страсть как хочется ее опробовать, пока воевода в угаре. Такой шанс больше не выпадет.
Как стояла девица по-собачьи, так и подмял ее под себя Лихон. Думала Уманка, что у мужа ее здоровенный кол, но то она Лихоновой дубины не пробовала. Взвыла она, когда стал тот ее зад да щелочку скобой растягивать. Нетерпелив молодой великан, хочется ему поскорей игновой жене присунуть. Сходу принялся он Уманке обе норки углублять. Хоть и по маслу, а все же с трудом внутрь девки двойной крюк лезет.
Не верит своей удаче Лихон, все на командира из-под рыжих бровей поглядывает. А ну как разгневается? Отберет жену свою обратно? Но не гневается Игн: не видать ему, что творится. Занят он щелью Фебы. Раскинула она …