РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.
Том 2 – гл. 3 в –первое свидание с мисс Френкленд.
Мои сестры возвращаются и явно разочарованы тем, что я не в состоянии присоединиться к ним, ибо они предвкушали, что я устрою им великолепную еблю, уверенные, что порка также возбудила меня, как раньше и их. Впоследствии они признались мне, что вынуждены были удовлетворить себя двойным взаимным гамюшированием, которое, правда, не восполнило моего отсутствия.
В то время как они все оказываются чем-то заняты после чая, я проскальзываю в комнату мисс Френкленд, чтобы увидеть, что ключ как обычно торчит в замке двери между нашими двумя комнатами. Я открываю её, смазываю петли, и закрываю снова с её стороны. Заодно приходится смазать и петли и замки в дверях собственной комнаты и комнаты сестёр, так как теперь, когда лёд в отношениях с мисс Френкленд растаял, это вдвойне необходимо, чтобы не вызвать у неё подозрения о моих посещениях сестёр. Закончив всё к моему удовлетворению, я присоединяюсь к ним в гостиной и, в то время как мои сестры играют маме дуэты на фортепьяно, я бросаю вызов мисс Френкленд сыграть со мною в шахматы. Она, конечно, далеко превосходит меня в этой игре, но так как наши ноги под шахматным столиком то и дело встречаются, а её прелестная ножка ищет мою, находит её, и время от времени нажимает на неё, это отвлекает её от мыслей, что и позволяет мне выиграть две партии подряд. Моя мать посылает девочек в постель и просит меня следовать их примеру, но поскольку я не желаю долго лежать в ожидании появления гувернантки у неё в спальне, я обращаюсь с просьбой:
— Эмм, мисс Френкленд очень расстроена проигрышем. Ради того чтобы снизить у неё напряжение, позвольте ей оставшийся до уединения час вернуть себе шанс побить меня.
И в то же самое время нажимаю ей ногу, подавая ей тем самым сигнал поддержать мою просьбу. Она принимает намёк, хотя понятия не имеет зачем это. Мама подходит к нам, чтобы просмотреть нашу игру. Это побуждает мисс Френкленд играть с большими осторожностью и придумками, и она выигрывает три партии одну за другой, сделавшись в итоге победительницей. Мама говорит:
— Что ж, теперь надо идти спать, итак уж чересчур поздно для ребёнка.
Я, однако, уже получил свою выгоду, почти на два часа задержавшись к отходу ко сну, так что мне не приходится долго ждать момента, когда становится слышно, как мисс Френкленд вошла к себе в комнату. Я решаю позволить ей закончить свой туалет прежде, чем привлечь к себе её внимание. И, наблюдая через свой глазок, могу теперь спокойно и даже весьма спокойно смотреть на все красоты её хорошо развитой фигуры и изобилие волос, которыми она обладает. Как обычно, она производит все свои омовения. Я замечаю, что она также использует спринцовку, чтобы полностью очистить внутренность своего великолепного влагалища. И вот, когда она, вытершись, собирается надеть на себя ночную сорочку, я стучу в дверь и громким шепотом обращаю на себя её внимание.
— Это вы там, Чарли?
— Да, молю вас, отоприте дверь и откройте её, что я смог придти к вам.
— Боже мой! Как ни удивительно, я и понятия не имела, что эта дверь, закрывающаяся и запирающаяся с моей стороны, сообщается с вашей спальней!
Но её восхищение оказывается ещё большим, чем удивление. Я лечу в её объятия, прижимаюсь к её груди и покрываюсь поцелуями. Но поскольку мой дрекол в разрывающемся стоячем стоянии, я влеку её к кровати, мы на которую мы и бросаемся, — она на спину, я на неё. Моментально я оказываюсь поглощенным до орехов её великолепным пылающим влагалищем, и мы нетерпеливо начинаем забег, словно на скаковом круге, обмениваясь восторженными тычками, пока природа не может выдержать большего, и тогда мы впитываем в себя все наслаждения самого восхитительного взаимного опоражнивания. В течение какого-то времени я лежу, погружённый в блаженство, после чего мисс Френкленд, поласкавшись со мною, говорит:
— Встаньте-ка, дорогой Чарли, и давайте-ка расстелем постель. Мы так спешили, что нам ничего другого не оставалось, как рухнуть на покрывала. Вон как мы их помяли… Да и есть у меня нужда, от которой вы меня отвлекли, когда постучали в дверь.
Моя очаровательная супруга поднимается и садится на комнатный горшок. Раздаётся звук стремительного водяного напора. Я кричу:
— О, дайте мне взглянуть, как вы писаете из вашей прелестной Фани!
Я всё ещё поддерживаю на должном уровне свой образ невежи, и при упоминании детородных органов пользуюсь лишь ребяческими словами.
Она смеётся, но приподнимает свои бёдра над горшком и тянет вверх подол своей рубашки, так что, схватив свечу, я с восхищением взираю на её широко растянутое влагалище, изливающее с большой силой поток сак. Её поза выявляет все красоты значительной массы чёрных вьющихся волос, которые плотно покрывают всю более низкую часть её великолепной Монды, спускаются вдоль бёдер, между ягодицами, и выступающими даже на спине. Так много волос у большинства женщин бывает только на их Венерином холме.
Она, повторяю, была самой волосатой женщиной, которую я когда-либо видел, и эта волосатость, несомненно, являлась результатом или была причиной её чрезвычайно расточительного и похотливого темперамента.
Вид, которым я себя тешу, производит полное очарование на моё вдуло; а поскольку я стою, она видит, что оно выпирает под моей рубашки.
— А ну-ка, долой всё! – велит она. – Дайте и мне взглянуть на ваши очаровательные юные совершенства!
— Как пожелаете, — повинуюсь я. — Но прошу и вас сделать то же самое.
И вот она стоит, демонстрируя всё великолепие своей превосходной фигуры. Нагие, мы делаем круги вокруг друг друга, поворачивая и поворачиваясь, чтобы видеть все захватывающие прелести, явленные друг другу.
— Ну же, мой дорогой мальчик, позвольте мне поцеловать и приласкать вас повсюду.