В коридоре послышались голоса и топот бегущих детей. Тихий час, похоже, истёк. В палату влетела Зиночка и с ходу бросила штаны на мою кровать: «Держи, Утёнок! Сидорова, Манукян, Резоева – в процедурную! Девочки, не расходитесь, Сейчас Таня придёт!» Все начали быстро одеваться, я тоже надел штаны. На меня никто в это время не смотрел, и девчонки так пока и не заметили, что я мальчик.
Новые штаны оказались очень длинными и широкими. Правда, резинка была хорошая и как раз по моей талии. Оля сказала: «Да ты закатай штанины, посмотри – все так делают!» Я закатал штаны выше колен. Так действительно оказалось гораздо удобнее.
Пришла медсестра Таня и забрала кое-кого на процедуры, а остальных отпустила гулять. Оля схватила меня за руку: «Родительский час скоро, к тебе придёт кто-нибудь? Побежали!»
Бабушка уже меня ждала в зале свиданий. Несмотря на жару, она сильно огорчилась тем, что я был без курточки, и послала меня одеться полностью. Потом мы долго гуляли с ней по лесопарку вокруг больницы, она обо всём меня расспрашивала, постоянно охая и ахая. «Бабушка, ты принеси, пожалуйста, моего зайчика, а то я лягушонка потерял, один ёжик остался!» — соврал я. Больных стали звать на ужин, и мы с бабушкой распрощались.
На входе в столовую меня перехватила Таня: «Это ты Уткин? Ну наконец-то! Сегодня тебе можно только компот, а перед сном выпей таблетку, я тебе на тумбочку положила, только не забудь – ну да Маша тебе ещё напомнит!»
К этому времени почти все дети уже поужинали. Я быстро выпил компот и пошёл в туалет. Около него с явным нетерпением толпилось не меньше двух десятков девчонок, но почему-то редко какая из них решалась зайти внутрь. С лёгким недоумением я вошёл в туалет. Там были, в основном, пацаны. Лишь три маленьких девочки оседлали горшки и ещё двое, постарше, сидели рядышком над унитазами и тихонько какали, как-то съёжившись и стараясь не смотреть по сторонам. Мальчишки тоже реагировали на присутствие девчонок по разному. Некоторые сильно стеснялись, старались отойти от девчонок подальше и писали боком, норовясь прикрыться.
Другие же, наоборот – нарочно демонстрировали девчонкам свои писюны и яички. Один из них спустил штаны ниже колен, стал перед малышками и задумчиво теребил свой отросток. Две девчушки отвернулись, а третья буквально пожирала его глазами, открыв рот и чуть не падая с горшка. Большинство же мальчишек делали свои дела, не обращая на девчонок абсолютно никакого внимания, как будто их здесь и не было. Так же поступил и я – подошёл к унитазу и спокойно пописал.
Лишь только я убрал писюн, как в туалет демонстративно широко распахнув дверь и ведя за собой девчонок, ворвалась Алевтина: «А, это ты здесь коноводишь, Коршунов? Зачем это вы наш туалет заняли, почему девчонок не пускаете?» Коршуновым оказался высокий, не ниже Алевтины пацан с забинтованной головой. Он как держал свой длинный писюн в руке, так и повернулся к девчонкам: «Это кто же вас не пускает? Ну кто, ну покажите? А мы тоже люди, и этот сортир такой же наш, как и ваш!
Это раньше мы на третий этаж бегали, а теперь там что-то засорилось, и два дня унитазы менять будут, так что мужики теперь сами аж за больницу бегают, а там сортир маленький, всё время очередь, да и темно!» — «В свой ходите, в своём конце! Подождёте, не усрётесь!» — «В какой-такой свой! Там один всего унитаз был, так и его дедок костылём разбил вчера! У них же теперь сортира нету, а на улицу ему идти далеко с поломанной ногой, так он к нам пришёл, да костыль как уронит, козёл! А ты чё вообще выступаешь? Мне мочегонное дают, так я каждый час бегаю, ждать никак невозможно!»
Во время всего этого разговорапацан неторопливо тряс своё писюн, привычно стряхивая последние капли. «Да брось ты свою пипиську теребить, мне тоже мочегонное дают, не могу больше терпеть! Быстро идите отсюда нафиг, а то всем накостыляю!» — заорала раздосадованная Алька. Она покраснела от натуги, слегка приседала и пританцовывала. «Ах, так!? — возмутился в свою очередь Коршунов, — Что-то мне срать захотелось!» Он спустил штаны и уселся над свободным унитазом, пошире расставив ноги. По всему было видно, что уходить он отсюда не собирается.
«Да ну вас всех к чертям собачим!» — почти плача, неестественно высоким голосом крикнула Алевтина, сняла штаны и уселась рядом с Коршуновым. Вырвавшийся из неё поток разрядил обстановку – девчонки и мальчишки вперемешку стали подходить к освобождающимся унитазам и писать по очереди, особо даже и не пялясь друг на друга, и лишь изредка исподтишка стреляя глазами. Довольно быстро очередь рассосалась.
В коридоре злая Нинка держала за ухо всклокоченную девчонку лет десяти: «Быстро сымай штаны, ссыкуха! Это не ребёнок, это прорва какая-то – третий раз уже уссыкается! Всё, будешь теперь голяком ходить – ну нету больше пижам, НЕТУ! Рожу я их тебе, что- ли? Прачечная не работает какого-то рожна, а руками это же и за год не перестирать! До чего докатились – сегодня положили ребёнка в домашней пижаме! У-у-у, зараза!» — Нинка ткнула мокрыми штанами прямо в лицо девчонки и ушла.
Голая девчонка была на мой взгляд красивой, и я невольно ею залюбовался. Попка у неё была кругленькая и плотная, ножки – длинными и стройными, между ними её писька была видна как на ладони. Стриженные волосы обрамляли довольно симпатичную мордашку, правда, слишком бледную и с тёмными кругами вокруг глаз. Вдруг она сказала хриплым голосом: «Что пялитесь, б-ди? Пошли вы все на х…!» — и оттолкнув какого-то мелкого пацана, забежала в нашу палату. «А что такое нах…?» — спросил я стоявшего рядом мальчишку, но он лишь неприятно заржал и ничего мне не ответил. Я почувствовал, что сильно устал, пошёл к себе, разделся и накрылся простынёй.
На койку , стоявшую в ряд с моей, положили новую девочку лет пяти – шести. Одета она была в невиданную роскошную пижаму с яркими клоунами. Она вынимала из сумочки красивых кукол и раскладывала их на койке. Естественно, большинство девчонок нашей палаты в возрасте от 5 до 10 лет прибежали рассматривать эти чудеса. Почти все они уже «приготовились ко сну», то есть были без штанишек, и у меня аж в глазах зарябило от их писек и попочек. Они окружили новенькую плотным кольцом.
В палату зашла очень толстая нянька: «Девчата, все умылись? Пижамки сымайте, скоро свет погашу!» Тем временем новоприбывшая девочка подверглась перекрёстному допросу. Отвечала она с неподражаемым достоинством, растягивая слова: «Меня зовут Юля, мой папа работает в обкоме. И дедушка тоже! А второй дедушка у меня – генерал! А мне что – тоже пижамку снимать? Я дома всегда в пижамке сплю!» — «Конечно снимать! Здесь нельзя в пижамке!»
Юля тоже сняла курточку, а затем и штаны. Под ними у неё оказались ярко розовые шёлковые трусы. Девчонки вытаращили глаза, а затем дружно накинулись на Юлю: «Ты что, ты что? Снимай, скорее снимай, здесь трусы нельзя, как это тебя в приёмном покое пропустили?» Юля послушно сняла трусы и засунула их подальше в тумбочку. Без одежды она оказалась совсем некрасивой. Толстый, в складках, живот; вся попа в красных пупырышках, кривые ноги, маленькие поросячьи глазки – короче, трудно было найти в палате менее симпатичную девчонку.
Подошла Алевтина, тоже уже без штанов, и, почесывая волосы внизу живота, спросила: «Слушайте, девчонки – мне Таня сказала, что в нашу палату должны мальчишку положить, а где же он? Опять, что-ли, накололи?» Я даже и не понял, что речь идёт обо мне – несмотря на девчачий гам, я сладко заснул.
Проснулся я не сразу. Сначала пробудились мои уши, они услышали громкий шопот: «Люда, иди мальчика смотреть!» — «Ой, а что у него между ногами-то?» — «Ну ты ваще дура, мальчишек голых не видела?!» — «Видела, да не рассматривала, нужны они мне! А это что за хоботок – это как шланг, да? Они что-ли из него писают?» — «Ну да, ещё руками всегда держат!» «Вот неудобняк! Как же это всё у них в трусах помещается? А эти шарики для чего?» — «А у нас овчарка – пёс Джульбарс, так у него тоже такие есть!» — «Я знаю, мне мама говорила, что у них там детки сидят!»
— «Какие детки – ведь малышей тётеньки рожают! Не знаешь ничего, а ещё врёшь!» — «Я вру? А у тебя что – папы не было?» — «Было, он и сейчас есть!» — «Сами вы ничего не знаете! Это когда дяденька с тётенькой спит, то маленькие детки из его яичек переходят к ней в живот, и там вырастают!» — «А я с братиком всё время сплю, и ничего мне не перешло и не выросло!» — «И я тоже сплю с братиком, и всегда без трусов, и ещё купаемся вместе!» — «Ой, дуры, ну и дуры! Мы же маленькие ещё, у нас же пока даже сисечек нету!
Вон у Альки уже запросто могут быть детки – вы видали, какие у неё сиськи? Вот если ей с мальчиком поспать, так сразу детки появятся!» — «Ой, девчонки, а дайте, я его пощупаю!» — «Сдурела!» — «Да я тихонечко!» Я почувствовал, что кто-то трогает меня за писюн, и почему-то мне стало очень приятно, даже глаза открывать расхотелось. «Ну как?» — «Да обычная сосиска!» Но тут меня больно ущипнули за яичко, я невольно вскрикнул и открыл глаза.
Я лежал на койке совсем голый, простыня куда-то свалилась. Вокруг расположилось не меньше десятка девчонок, уставившись на мой писюн, а две из них щупали мне мошонку. «Вы это что делаете?» — просипел я, привстав на локтях. Девчонки от меня шарахнулись, а одна из них подбоченилась и пошла в атаку: «А ты почему не сказал, что ты мальчик? Подглядывал тут за нами, да?» Она схватила чьё-то полотенце и шлёпнула им меня по животу: «У-у, отрастил сосиску!»
Отношение ко мне изменилось. Некоторые девчонки теперь старались от меня прикрыться, другие просто смотрели косо. Лишь нападавшая демонстративно расставила ноги и випятила живот вперёд. Я возмутился: «Что ты врёшь, я всем говорю, что я — мальчик, никогда девчонкой не притворялся! Я не виноват, что меня к вам положили, и никого руками не трогал! Чего вы ко мне лезете?!» На шум подошла уже одетая в пижаму Алевтина: «А-а-а, так вот этот мальчишка! Посмотрите, какие волосы отрастил – специально за девчонками шпионить?» — Она больно дёрнула меня за вихор. – «Конечно, я и сообразить не могла, что это не девочка! Вот теперь чтобы всё время отворачивался!”
От такой несправедливости чувства во мне бурлили, но я не знал, что делать, и только сжимал кулаки. На глазах выступили слёзы.
К нам подошла голая Каринка: «Вы зачем пацана за писку трогаете? Ты лезла, я сама видела!» — И она отвесила щупавшей меня девчушке подзатыльник. – «Он разве к тебе лез, он тебе писку щупал?» — «А что он смотрит?» — «У него глаза есть, вот он и смотрит! А что ему дэлат? Ты на него зачем смотришь?» — «А потому что он смотрел!» От волнения у Каринки усилился кавказский акцент: «Не смэйтэ малыша абыжат! Он нэ вынават, что его к нам палажылы!
Все на одного – не честна!» — «Нет, мы тут ходим без штанов, а он смотрит! Пускай отворачивается!» — «Куда это ему атварачиватса – тут вэздэ дэвчонки! У меня – два брата и две сестры! У дяди Арама — три сына и три дочки! Все в одном доме живём – адыннадцат дэтэй! Папа работает, мама работает – всё равно дэнэг нэ хватает! Кто будет маленьких купать, кто будет им попку вытырат? Пачему вы дуры такие, пачему нэльзя сматрэт? Разве ныкто с братом нэ купался?» — «Я всё время с братиком купаюсь, только он ещё маленький, ему четыре годика!» «И я тоже, только Петьке уже одиннадцать!» — «А мы зато в баню все вместе ходим – и мама, и папа, и я, и братики!» — «Ну и как – нэ пакусались? Нечего на мальчишку нападать! Тем более – он савсэм нэ врэдный! Нэ бойся, малыш, я тебя в обиду не дам!» — Карина ласково потрепала меня по голове.