Никогда не думал, что мой строгий отец произнесет подобное. Мне стало еще стыднее, если такое вообще возможно. Я некоторое время думал, как им ответить, а потом понял, что тужиться бесполезно, надо рубить правду, вернуться к искренности, а там кривая вывезет.
— Мне страшно слышать такое, — произнес я. Родители встрепенулись. – Всем, что у меня есть, начиная с жизни и заканчивая этим телефоном, я обязан вам. И только вам. На самом деле это я виноват, страшно виноват перед вами.
Мама поставила локти на стол и оперла подбородок на скрещенные пальцы. Отец упирался ладонями в край стола все еще не выпуская вилку. Они готовились к худшему. Худшее я и выложил.
Глядя в пространство между ними, я поведал о своей тайной страсти к матери. О безумных дрочках ночи напролет и мечтах, соблазнах, желаниях. Без всяких, конечно, физиологических подробностей. Скорее поэтически, с надрывом, с напором на достоевщину. Заодно напомнил им историю принца Эдипа и что о ней думают фрейдисты.
Отец все качал головой и не сводил с меня грустно-сентиментального взгляда, мама ерзала на стуле, вздыхала и даже всплеснула руками.
— Вот тебе и острые углы, — сказал отец, когда я закончил рассказ. В его глазах заиграли искорки пьяного отчаянного веселья: типа пропадай все пропадом. – И что, сын, ты меня ненавидишь?!
Я искренне возмутился.
— Ты что? Ты же – ОТЕЦ. Ты бог! Бога, конечно, можно ненавидеть, но я твой верный прихожанин. Не по-мужски будет сказано, но я тебя люблю…
Отец протянул мне руку через стол, а я ответил рукопожатием.
— Мой сын, — с гордостью сказал он, — не боится чувств и смело о них говорит.
Мама теперь на меня смотрела, как на прибитую собачку.
— Мам, — сказал я, — но ты можешь не беспокоиться. Я никогда не старался подглядывать за тобой или делать другие позорные вещи. Наоборот, старался абстрагироваться, но это выше моих сил.
— И как же мне не беспокоиться!.. Сначала болезнь, теперь еще и это… Наверно, придется обратиться к психологу…
Для меня это был удар под дых. Не ожидал от нее такого. Мгновенно забыл, что сам себя недавно считал безумцем. Стало больно и страшно: я был полностью в их власти, несовершеннолетний.
— Лучше сразу в психушку сдайте! – вскрикнул я, выскакивая из-за стола. – Пусть меня там галопередолом накачивают и в рубашке держат!
— Сидеть! – тихо и властно сказал отец, и послушно приземлился на стул. – Ты, Лена, тоже даешь! К психологу! Городок-то крохотный…
Да через месяц весь город будет знать, что у Королева сын чокнутый извращенец, а что не узнают, то придумают!
— Но что же делать? – с тревогой спросила мама.
Отец посмотрел на меня.
— Ты девственник, Сережа? Мы говорили с тобой на эти темы, но практически ты пробовал?..
Я смутился, покраснел и ответил «нет». Отец преувеличенно-облегченно вздохнул.
— Ну, вот Лена… А ты – «к психологу»! Мальчик просто не знает, что это такое… Запретное манит… Найдем ему девочку почище и посвежее, парень все распробует и успокоится…
— Вот еще! – мама встала и, обойдя стол, подошла ко мне. Взяла меня за голову и прислонила ее к своему мягкому животу. – Вот еще! Отдам я своего малыша в объятия какой-то заразной проститутке или просто давалке. И не говори мне ни о каких презервативах – это смертельный риск!
Я прижимался левым ухом к маме, слушал работу ее внутренностей и старался громко не дышать – разговор принимал очень взволновавший меня оборот.
— Что же делать? – спросил отец. – Пока он найдет кого-нибудь чистого, и чтоб тебе нравилась, свихнется от онанизма и нерастраченного пыла.