Дождь прекратился. Он мерно брел по блестящему асфальту и посасывал неизбежно влажную сигарету. Около облупившейся арки у Дома Книги, где книг вовсе и не было, его окликнули.
— Подайте, пожалуйста.
Слова прозвучали безвкусно и глупо — так ему показалось тогда, и в первое мгновение он не обернулся, машинально подумав о том, что таким голосом милостыню не просят, но любопытство победило. Глянув через плечо, он увидел девушку в заношенном дождевике. Она стояла под аркой, едва касаясь плечом угла. Она немного сутулилась, волосы были скрыты под капюшоном. Он растерялся, и машинально переспросил:
— Что?
Он прекрасно ее слышал, но что-то мешало ему признаться в этом, словно речь шла о чем-то постыдном.
— Подайте, пожалуйста, — пошептала девушка.
Он удивленно ее рассматривал. Девушка вспыхнула и отвернулась. Он продолжал смотреть на нее, пораженный. Потом он увидел, как она уходит. Осторожно переступая через лужи ногами в туфлях без каблуков, она медленно удалялась от него.
Он остался стоять, словно пригвожденный к месту, а потом медленно двинулся вслед за ней. Сигарета потухла, и он отбросил ее в сторону, пытаясь не терять нищенку из виду. Нищенку? Ему было крайне трудно представить молодую девушку, пусть даже и страшненькую, в роли побирушки — цыганки не в счет, в его понимании они были бесполыми, как и негритянки. Грязно-зеленый дождевик мелькнул за углом многоэтажки, и он ускорил бег. Завернув за угол, он не увидел никого, и остановился, переведя дух.
Огибающая дом дорожка была пуста. Он быстро сообразил, что далеко убежать ей не под силам, и бросился в первый близлежащий подъезд. Там было пусто — он принюхался, словно гончий пес, стремительным броском промчался несколько этажей, и, ничего не обнаружив, рванул вниз. В следующем подъезде его внимание привлекли свежие влажные следы, и он рванул вверх. Его сердце стучало — странная погоня его возбудила. Ему стало жарко. Он нашел ее на третьем или четвертом этаже, забившуюся в щель между стеной и трубой мусоропровода. Здесь, в окружении грязно серых стен, он впервые понял, что у нее необычайной красоты глаза — темно-карие, блестящие, напуганные до смерти и от этого кажущиеся еще прекраснее.
Она безмолвно качала головой, ее капюшон свалился, открывая светлые спутанные волосы. Руки она держала на груди крест-накрест, схватившись ими за воротник куртки, словно ожидая удара в грудную клетку. Он стоял перед ней и тяжело дышал.
— Я буду кричать, — наконец, сказала она.
Он спросил первое, что пришло ему в голову:
— Как тебя зовут? — Она молчала, пряча подбородок.
— Ты что, дикая? — Он пошарил в кармане, и вытащил горсть мелочи.
— Держи. Ты ведь просила милостыню, так ведь?
— Ну и что? — глухо отозвалась она, не глядя на него. — Зачем ты за мной гнался?
— Я не гнался. Просто хотел поговорить.
— Ну и что? — повторила она. «Она отсталая, — вдруг понял он. — Из этих».
— Ну-ка, возьми, — он сунул ей в руку несколько монет, ощутив на мгновение мягкость ее ладони. Она покорно сжала пальцы, немедленно сунула кулачок в карман. Затем снова сложила руки на груди. «Как монашенка, — подумал он».
Мужчина и девушка стояли молча, он разглядывал ее — стоптанные туфли без каблуков, толстые чулки, изборожденные шрамами штопки, из-под дождевика виднелась черная юбка, будто бы от школьной формы. У нее был аккуратный подбородок, и четкая линия носа. Маленькие руки были испачканы чернилами, но довольно изящны, с тонкими пальцами и коротко остриженными ногтями. Позже он понял, что это напоминание о школе и решило дело. Он протянул руку и коснулся ее плеча.
— Брось дуться. Извини, если я тебя напугал.
Быстрым движением она накинула капюшон, и только тогда, словно убедившись, что вернулась в убежище, подняла на него глаза.
— Спасибо.
— Нет проблем, — он неестественно улыбнулся, и в ответ она чуть искривила губы — что, судя по всему, должно было означать улыбку.
— И все таки — как тебя зовут?