Чтобы кончилось всё — чтобы кончилась память.
* * *
Утром Ваня с похмелья — тяжёлого, горького как никогда — притащился в контору. А все уж всё знают вокруг, и на Ивана косятся со страхом: «Армян-то ведь так не оставит.»
Армя-ан: Был он хищною рыбой и по счёту большому шакалил. Это были ведь те-е времена — кооперативов и малых больших предприятий. И хищные рыбы начинали шакалить в нечистой воде. Огромные Деньги с головой накрывали Россию, и потирали нечистые руки шофера, повара, доктора — все, кто власть правит над телом.
Ну, в контору Иван притащился. Па-алыч Ваню зовёт в кабинет. Палыч был заместитель Армяна. Палыч Севера был командир.
«Эх, Ванька, ты, Ванька! Биться-бля-колотиться! Что же, Ванька, ты нахуевертил!»
А что ему Ваня ответит? И так уж ни жив и ни мёртв, и опухла рука, и разит, как из бочки.
«Армян приезжает сегодня. Армян — он уроет за Мурку. Уж Серёжа ему напоёт — будь спокоен! Эх, что же ты нахуевертил!»
Помолчали. А нечего было Ивану сказать!
Тут по столу Палыч огромным вломил кулаком — гром далёко разнёсся: «Посыла: Посылаю тебя в Уренгой! Давай на вокзал и — чтоб духу!..» И блеснула скупая слеза и скатилась по круто раздутой ноздре. И голосом дрогнувшим Палыч прибавил: «Деньги, вся там херня — у бухгалтерши, значит: И на вот, поправься, — полбутылки он грохнул на стол, — А то: Это ж страшно смотреть — окочуришься, бля, по дороге!»
«Спасибо те, Палыч!» — чувствительно всхлипнул Иван.
«Ладно, ладно: Давай: Так держать!» — скомандовал Палыч.
«Как?» — спросил его Ваня.
«Вот так!» — показал ему Ваня.
И начал Иван держать — ТАК. Путь держать всё на север, на север, на север в пустоте дребезжащей вагона.
«О невозможнейшая из невозможных любовей моих! Никогда: Н-никогда я тебя не увижу!»
* * *
Плыл, качаясь, вагон, и видением белого бреда проплывала бескрайняя тундра за мутным стеклом. Отпивал помаленьку Иван из бутылки, что дал ему Палыч, и думал о жизни пропащей своей — череде бесконечной потерь и падений. И о Мурке, обманувшей его, горевал. И глотал он при этом нетрезвые горькие слёзы.
Дремота накрыла его в полумраке вагонном, и стук монотонный колёс — колыбельная жизни пропащей — убаюкал его. Он заснул, и, конечно же, Мурка приснилась : как-то чудом проникнув в вагон, она подплывала к Ивану в шубе, но с головой непокрытой, и рыжая грива волос, рассыпаясь, горела во мраке вагонном. «Годи-ива,» — подумалось Ване во сне, и Мурке сказал он с обидой: «Эх ты — обману-ула.» Но Мурка в ответ головой покачала и шубу тяжёлую быстрой рукой распахнула. Нагота озарила Ивана сияньем, ослепила, и муркина рыжая лилия страсти из-под белизны живота полыхнула огнём. «Ры-ыжая: Не соврал перевозчик,» — восхищённо подумал Иван и услышал, как Мурка ему говорит: «Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула.»
И как будто его разбудил её голос — проснулся Иван и, не различая между явью и сном, уставился дико во мрак. Дверь купе распахнулась — Мурка стояла в проёме, в шубе, но с головой непокрытой, и рыжая грива волос, рассыпаясь, горела во мраке вагонном.
«Годи-ива,» — вслух удивился Иван, не понимая, не чувствуя грани между явью и сном. Да и не было грани! Реальность бредовее сна и сон реальнее яви в тайном сговоре, вместе, плели эту фабулу ночи полярной.
«Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула,» — промолвила Мурка и шубу тяжёлую быстрой рукой распахнула.
У Ивана уж сердце не билось.
Что там было во мраке вагонном меж ними — не знаю. И врать не хочу, и безумному воображенью заглянуть не позволю туда я — за занавес ночи полярной. Я с Иваном в том поезде не был.
Но однажды, блуждая на Севере диком, ночь одну ночевал я в каком-то балке на Повховском месторожденьи. Хозяин-геолог в ночь умыкался на буровую. В одиночестве скучном лежал я на койке, завывания слушая ветра. Взгляд уныло блуждал по предметам чужим м всё возвращался к потрёпанной пухлой тетради на столе. Мне чутьё говорило, что это романтика тайного мысли притаились под ветхою серой обложкой. Бог прости меня, грешного, — потянулся несмелой рукой я к тетради и раскрыл наобум, наудачу. Крупно и ровно вверху страницы был написан заголовок: «Баллада о той, которая дала.» В чтенье я углубился и понял, что что текст-то баллады отношенье имеет прямое к теме воя про Ваню! Привожу его, текст, целиком — без вымарок и исправлений.
Баллада о той, которая дала.