Но сегодня я не выдержал. Сегодня я потащился за ней, как шпион, презирая себя за свое любопытство. И был наказан.
Когда я залез в свое укрытие — они уже лизались, как сумасшедшие. А потом я похолодел весь, от макушки до пяток, потому что Ниир начал раздевать Гвен. Он потянул с нее платок, прикрывающий грудь и плечи…
— Ты ведь обещала мне, Гвен, — сказал он. — Ты сказала: «дай мне три дня». Я не понимаю… Я же вижу, что нравлюсь тебе. Почему?.. — вопрошал он, глядя в пунцовое сумасшедшее лицо Гвен.
И тогда она отпустила его руку, и он стащил с нее платок, оголив плечи, нежные, как сливочный крем…
Я смотрел, как моя нежная Гвен постепенно оголяется, как из выреза выныривают ее груди — и в сердце у меня стучали страшные барабаны, и я не мог шевельнуться… Я видел, как оголились розовые соски, пухлые, как цветы в нашем саду, и вслед за ними — вся ее грудь, круглая и мягкая, как горки взбитых сливок.
Я лежал и не верил, что вижу это вживую, — а Ниир, нагнувшись, целовал ей грудь, поглаживая Гвен по голым плечам и спине… Страшные барабаны не утихали, а наоборот — задрожали вдвое сильней, потому что Ниир потянул с полуголой Гвен юбку.
Она закрыла глаза… Мне вдруг стало жутко, и я тоже зажмурился; а когда открыл глаза — моя Гвен была голой. Ее юбка лежала на траве, накрыв ступни, — и выше на всем теле Гвен не было ни клочка одежды!
Я видел матовый изгиб ее бедер; он отозвался во мне сладким криком, и я почувствовал, что сейчас взорвусь и лопну… а между ног, между стройных голых ножек Гвен курчавилось черно-рыжее, пушистое, стыдное – зияло открыто, как какой-нибудь рот или нос, торчало-выпирало пухлыми створками…
Я видел ЭТО отчетливо, как собственную руку! Ниир нагнулся туда и раздвинул створки, открыв розовую мякоть и тонкие складочки, похожие на лепестки шиповника. Гвен покачивалась, закрыв глаза, — а Ниир вдруг лизнул раскрытую мякоть раз, другой, третий — и прильнул к розовому чуду Гвен плотно, как к ее губам.
Она вскрикнула и открыла глаза. Губы ее распахнулись, тело дернулось… но Ниир упоенно целовал ее между ног, скользя руками по бедрам, по спине — и тело ее стало гнуться, как тростник, и Гвен положила руки ему на голову и стала гладить его, раскачиваясь из стороны в сторону. Глаза ее снова закрылись… Я явственно слышал ее стоны — вначале тихие, сдавленные, и потом все сильней, сильней; минута — и Гвен выла, хватаясь за Ниира. Она едва держалась на ногах. Рот ее был полуоткрыт — и из него рвались такие звуки, что у меня внутри все переворачивалось вверх дном…
Внезапно Ниир встал, лизнул ей соски, один и другой, — и быстро сбросил одежду. Я даже не понял, как он это сделал: мне показалось, что он мгновенно распорол ткань, обтянувшую его безо всяких пуговиц, и остался голым.
Он был ловким и мускулистым. Его молодец торчал вверх на целый фут, не меньше, и был похож на длинный бивень единорога, каким его рисуют на картинках. Нирр помог дрожащей Гвен освободиться от юбок и ботинок — и вот они стоят голышом в траве, глядя друг на друга…
— Ну! Ну что же ты? Давай, Гвен! — говорил Ниир. Гвен смотрела на него прозрачными глазами и не шевелилась, только щеки ее краснели еще гуще. — Гвен! Ты что… Ты ведь делала это раньше?
Гвен покачала головой, не отрывая взгляда от глаз Ниира.
— Нет? Что, никогда?.. Гвен!.. — Ниир, судя по всему, был поражен. Лицо его вдруг приняло удивительное выражение – нежное и трогательное, будто он держал младенца. Он медленно подошел к Гвен, обнял ее, прижался к ней; его глаза хранили все то же выражение, и я вдруг понял — «кажется, он в нее действительно того…»
— Ты хочешь? Хочешь? Хочешь сделать это со мной в первый раз? — спрашивал он. Гвен молчала, клоня голову ему на плечо, затем отстранилась и кивнула, посмотрев ему в глаза.
— Только ты покажи, как надо делать, — хрипло сказала она.
— Гвен!.. Спасибо тебе, Гвен! — тихо сказал Ниир. Его слова вовсе не прозвучали напыщенно, и я вновь почувствовал, как круто он в нее втрескался. – Смотри! Становись на коленки… нет, не так — на руки и на ноги сразу. Как животное. Вот так… Теперь раскрой мне свою Сладкую Раковину… Раздвинь ноги, Гвен! Да, вот так. И все! Остальное сделаю я. Стой крепко и ничего не бойся.
Голая Гвен стояла на четвереньках, выпятив попу кверху. Ее удивительные груди свисали, как вымя, а волосы растрепались и залили медным каскадом траву. Судя по всему, ей было адски стыдно, и она прикусила нижнюю губу, наклонив лицо вниз.
Ниир пригнулся, опустился к ней — и стал целовать Гвен прямо в Сладкую Раковину.
Я видел, как он лижет ее, пролизывая все глубже и сильней, и как Гвен шатается, стоя на коленках, и груди ее качаются, как фонарики… Она застонала — и через минуту громко ныла, выталкивая из себя надрывные стоны. Ниир всосался в Сладкую Раковину, выедая ее губами и языком, и мучил Гвен, пока она не охрипла; затем поднялся, пристроил к ней свой длинный рог…
Гвен открыла глаза, ощутив перемену, — и вдруг из нее вырвался возглас, потому что Ниир внезапно толкнул ее, с силой насадив на себя. Его молодец воткнулся в нее до упора, провалившись в Сладкую Раковину. Затем Ниир медленно вытащил его обратно, и я увидел на нем алый блеск крови.
Мне стало жутко. Я говорил себе: «Мою Гвен лишили девственности. Моя рыжая сестричка Гвен уже не девушка», пытаясь осмыслить это, — а Ниир снова пронзал ее рогом, на этот раз медленно и плавно, — и снова, и снова, и снова выходил и входил в нее, постепено ускоряя ритм…
Я смотрел, как заколдованный, на его попу, танцующую взад-вперед, на рог, ныряющий в Гвен, на густую струйку крови, стекающую по ее ноге… «Так вот оно как» — гудело во мне, и я застыл, изумленный таинством, которое видел впервые в жизни. «Интересно, а как это — втыкать в женскую дырочку?.. А каково Гвен, когда в нее входит такое твердое?..» Я смотрел на Гвен — и видел, что ей больно, и трудно, и стыдно, и сказочно хорошо. Никогда я еще не видел на человеческом лице такой муки и такого счастья одновременно… Я вспоминал, как выли собаки, когда их покрывали кобели, и не верил, что с моей Гвен делают сейчас то же самое…
Первое время она время молча пыхтела, привыкая к новым ощущениям; затем из нее снова начали рваться стоны, еще более резкие, чем вначале; Ниир толкал ее бедрами, сунув в нее свой рог по самые яйца — и Гвен двигалась вместе с ним, вновь закрыв глаза. Ее голова опускалась все ниже, пока не уткнулась в траву и не прижалась к ней.
Я видел, как колыхались мешочки ее грудей, как ходил ходуном ее живот, двигаясь в такт Нииру; видел, как его яйца шлепают по ее холмику, запачканному кровью, и как корчится ее лицо, дергаясь в такт толчкам… Они толклись, кусая губы и подвывая в один голос — и это было жутко, но и удивительно нежно, и заразительно, и сладко, и горячо… Я никогда еще не видел любовной игры — и сходил с ума в своем укрытии, и маялся, и мысленно облизывал голую Гвен, подмахивая ей бедрами…
Внезапно Гвен закричала. Я вздрогнул, думая, что ей очень больно — но ее крик тут же перелился в счастливый смех, утробный и дикий, как уханье филина. Она хохотала, захлебнувшись криком; щеки ее скорчились в смертной улыбке, пальцы впились в траву… Я сжался еще сильней, решив, что Гвен сошла с ума, — как вдруг такой же смех вырвался из Ниира. Они вдвоем визжали и хохотали, яростно сцепившись письками, и тряслись, как бешеные, и я дергался в едином ритме с ними, выжимая из себя Это… И потом еще Гвен глухо выла, оползая вниз и растекаясь грудью по траве.
Вскоре Ниир рухнул к ней. Они подползли друг к другу, обнялись — и застыли. Ниир что-то шептал ей… Гвен лежала затылком ко мне, и я не видел ее лица, — но потом она вывернулась на спину. Все ее тело было перед моими глазами: счастливое розовое лицо, такие же розовые груди, растекшиеся в стороны, расслабленные бедра и ноги, вытянутые по траве…
Солнце сверкнуло из-за тумана, наполнив его светом — и удивительные волосы Гвен, струящиеся вокруг ее головы, заиграли живым золотом, ярким и огненным, как само солнце.
Прямо над нами вдруг раскрылся густо-голубой клочок неба; склоны гор загорелись зеленым, багряным и золотым — и всю долину залили потоки перламутрового света, легкие и густые, как пенистое вино… Счастливая Гвен была красива, как горы и небо, и Ниир гладил ее по всему голому телу, как мамы гладят малышей. А я лежал сверху — и плакал от блаженства, залившего меня, от ревности и от радости за Гвен, пережившей то, что не вмещалось в меня.
***
Я знал, что так будет. Знал! Что этот Ниир – чужак, что он рано или поздно захочет к себе домой, где бы он ни обретался, — а Гвен…
Солнце садилось за горбатую громаду Эрири, выкрасив всю долину в цвет волос Гвен, — а она сидела на краю ущелья в обнимку с Нииром. Оба они были голые, и оба кутались в ее волосы, как в накидку.
Вокруг громоздились облака, пухлые и мягкие, как золотые подушки; солнце запуталось в сетке огненных и лиловых полос, расчертивших горизонт, и небо было близким, как верхушки дубов…
— Как красива твоя земля, Гвен! – сказал Ниир. Напыщенные слова прозвучали просто, искренне, будто их произнес ребенок. – Она красива, как ты.
— А у вас бывают такие закаты?
— Когда Лээйо скрывается за горизонтом, небо становится желтым. У нас нет таких облаков, потому что все дожди под контролем людей. Облака появляются только там, где есть нужда в осадках. У нас все лучше организовано, но совсем не так красиво, как у вас… — говорил Ниир. Он говорил слишком складно и правильно, но голос его звенел живым удивлением, как редко бывает у взрослых. — Ты и твоя земля — самое прекрасное, что я видел в своей жизни. И твое имя столь же прекрасно: Гвен-до-лайн Ким-ра-э-дун… Оно похоже на Музыку Премудрых.
— А у тебя есть полное имя?
— Есть. Нииромайти Лоисси Каммасеирайти…
— Тоже так красиво!.. А где ты научился говорить по-валлийски?
— Я не знаю вашего языка, Гвен. Я говорю на своем языке, а ты слышишь его, как свой. Так получается благодаря прибору, который находится в моем корабле. Он ловит мозговые волны и преобразует их в… Честно говоря, я не знаю, как он работает. Я совсем не разбираюсь в этом.
— А у вас есть семьи? Есть мужья и жены?
— У нас все не так, как ты рассказывала. У вас все живут парами, и Слияние Тел возможно только в паре, верно? А у нас Слияние Тел – обычное удовольствие, такое же, как беседа или игра. Ему предаются все, кто симпатичен друг другу. Нельзя выразить симпатию женщине, не подарив ей Слияния Тел. И мужчины, и женщины у нас умеют контролировать зачатие, и имеют детей только, если захотят. Особый случай – Великое Приобщение Девушки. Она сама выбирает того, кто сделает ее женщиной. Ты оказала мне огромную честь, Гвен. Я никогда не думал, что смогу приобщить такое прекрасное существо, как ты. Я испытал самое большое наслаждение в жизни. Я так благодарен тебе…
Он говорил высокопарно, и при этом искренне, как ребенок. Некоторое время они сидели молча, сжимая друг другу руки. Потом Гвен сказала:
— Как странно. Значит, у вас – все со всеми… И вам это нравится?
— Наши люди любят удовольствие и не любят ответственности. Рождаемость падает, и правительство берет с каждой женщины особый налог: до тридцати лет она должна родить хотя бы одного ребенка. В противном случае она осеменяется принудительно. Если она не хочет его воспитывать, его забирают в приют. Восемьдесят пять процентов наших детей выросли в приютах… Редко кто желает жить в паре. Таких людей считают чудаками и подшучивают над ними. А я всегда мечтал найти женщину, с которой всегда буду вместе. Чтобы мы были нужны друг другу, как небо земле и земля небу… Но у нас на Зиизе очень трудно встретить такую женщину. Все хотят получать удовольствие, и только…
— Ты улетишь от меня?
— Да, Гвен. Мне пора домой. Я прилетел сюда, чтобы исследовать вашу почву, показать свое исследование Учителю Айосиити и получить Гарантию Знаний. За всех практикантов ручаются их друзья, и за меня поручился мой друг Рииси. Если я не вернусь, Рииси попадет в рабство на двадцать лет.
— Я улечу с тобой!
— Мой корабль рассчитан на одного человека. Если вес превысит критическую норму, корабль не взлетит. Но я не знаю, как оставить тебя здесь, Гвен… Что же делать, что же мне делать, Гвен?