Моя кузина Гвен – самая лучшая девчонка во всем Ллурлайне, и во всем Уэльсе тоже! Ни у кого нет таких шикарных волос, и таких глазищ, зеленых, как можжевельник, и такого славного личика, что прямо на душе влажно и горячо, когда смотришь… Недавно ей стукнуло восемнадцать, и мы праздновали именины всей улицей. Потому что всякий пожелал повидать ее, посмотреть, как горят ее розовые щечки — и подарить ей что-нибудь, и остаться с нами, чтобы любоваться счастливой Гвен и ловить ее улыбки…
Гвен — просто чудо, и не только потому, что у нее личико, грудь и все такое. Всему этому грош цена, если нет доброй души. Правду говорит наш пастор: «Бог подарил мисс Гвендолайн такую красоту в награду за ее чистую душу». Любого спросите в нашем Ллурлайне, и в Кириадуре, и везде, где ее знают! Гвен всю жизнь была моим лучшим другом, и осталась тоже, хоть она уже взрослая, и нам нельзя бегать и тискаться, как раньше. Мы с ней облазили все ущелья Эрири, и она несла меня домой, когда меня укусила гадюка, и читала потом мне книжки, и целовала меня в нос и в глаза…
Да что там говорить! Я прослежу, чтобы ей достался самый лучший парень во всем Уэльсе, или даже во всей Великобритании! Что-то я не вижу в нашей деревне нормальных парней: все задохлики какие-то, и тупые, как свиньи. Эх, если бы мне можно было на ней жениться! Но нельзя: во-первых, мне только тринадцать, и когда я стану большим, Гвен уже будет старой. А во-вторых, мы с ней двоюродные, и нам Бог не велит…
Эх, так я и не видел ее голышом! Только спинку, и то чуть-чуть… И немножко груди, когда она наклонялась надо мной, и они выкатывались из выреза, круглые, мягкие такие… Какая вообще обалденная штука — женская грудь, и какая она у Гвен!.. Только идиот не покосится на вздыбленные холмики под ее платьем. Гвен, Гвен, рыжая Гвен, когда же ты выйдешь замуж? Тогда я, может быть, решусь спросить тебя, как Это было, и ты расскажешь мне, ведь мы же друзья?..
***
Какая-то она странная сегодня. Ходила через горы в Кириадур — и вернулась хмурая, как туман над перевалом. Или просто задумчивая? Не отвечает, не слышит… и не рассказывает ничего.
Я обиделся на нее. А вдруг она встретила медведя? Хоть места наши и обжитые, но ведь все может быть! Не буду пускать ее одну в горы. Пусть ждет, пока я закончу в школе, и идет вместе со мной. С такой девушкой, как она, должен быть мужчина, мало ли что?
А пастор Ллойд сегодня снова рассказывал о знамении, которое видел неделю назад. Круглое небесное тело, говорит он, летело по небу над Эрири, как птица. К мору, говорит, а то и к войне.
Я бы и засмеял его, если б не знал, что он и капли в рот не берет.
***
Что-то она зачастила в горы. И меня с собой не хочет брать, и наотрез отказывается говорить, в чем дело, бессовестная девчонка! Любопытным козленком обозвала… Это я-то козленок? Да я любого из ее ухажеров одной левой! Сама она… буренка эдакая! Выпятила вымя и думает, что взрослая. А сама напевает, глазки влажные, туманные, мордочка аж светится… Я еще ее такой не видел.
Ну погоди у меня!..
***
Эти ее походы неведомо куда достали меня до печенок. Я не спал три ночи, измучился, как дьявол, и все из-за нее, чертовки зеленоглазой! Я злился на нее, как тогда, когда она выпустила всех моих зверей, всю мою добычу, а я взбесился и вылил ей на голову банку чернил. Она плакала тогда, и я тоже плакал, и умолял простить меня, — и она простила, и я потом мыл ей голову, мыл ее потрясающие волосы, рыжие с золотом…
Они у нее как золотое руно в сказке про Ясона. У всех девчонок волосы как волосы, обыкновенные, одноцветные, — а у нее… Мало того, что разного оттенка — светлые и темные вперемешку, как прожилки на дереве… мало того, что волнистые, воздушные такие, и длинные, как водопад, до самой попы, — так они еще и меняют цвет в разное время! То золотистые, то медные, то коричневые, как лаковая мебель, то огненно-рыжие, как облака на закате…
А в воде они темнеют, как красное дерево. Помню, мыл я ее, взбивал пену в тяжелых косах, и было нежно и сладко, будто она целует меня… И потом она разрешала мне мыть ей голову, и я видел, что ей тоже нравится…
Нет, так нельзя! Надо выяснить, куда она бегает.
***
Уффф! Даже не знаю, с чего начать.
Нашла себе красавчика наша Гвен, наша нежная рыжая Гвен! И не какого-нибудь, а…
Черт его знает, кто он такой. Может, приезжий, а может — и вовсе какой-нибудь лесной дух или эльф! Я такой одежды отродясь не видал ни в городе, ни в газетах. Макушка лысая, как у старого деда — но видно, что молодой. Морда смазливая, странная немного, будто он с какой-то картинки сошел: темные глазищи, нос тонкий, как у девушки, губы тоже, и лицо вытянутое, как перепелиное яйцо.
Бог ты мой, как они целовались! Гвен, Гвен, сестричка Гвен!.. Но опишу все по порядку.
Когда она обмоталась платком и вышла, оглянувшись, не видит ли кто, — я понял, что она снова собралась в горы. Выждав с полминуты, я пошел за ней.
Я крался бесшумно, как кот, и она не заметила меня. Она шла по большой тропе, потом свернула к Хор Эридрун, и я ступал, как тень, чтобы не хрустнуть ни единой веточкой… Потом она вышла к скалам — и нырнула в расщелину, маленькую, крутую, заросшую вереском и маками. Я хотел сунуться за ней туда, но услышал голоса:
— Здравствуй, Ниир!
— Здравствуй, Гвен! — ответил мужской голос, тонкий и гнусавый, как волынка, и я замер. Они продолжали говорить, — а я стоял и свыкался с мыслью, что у Гвен есть парень.
Вначале я хотел плюнуть на нее, отправиться домой и доказать ей, какого друга она потеряла; но потом меня разобрало любопытство, и я решил взглянуть на ее избранника.
Забравшись на скалу, я заглянул в ущелье. Это был отличный наблюдательный пункт: я видел их, как на ладони, слышал каждое их слово — а они не видели меня и не могли видеть, потому что меня скрывал вереск…
Таких странных парней, как этот Ниир, я еще не видел. Он был одет в обтягивающий костюм небесно-голубого цвета, сделанный из какой-то блестящей ткани, вроде шелка или атласа. Лицо у него… не могу описать, в чем дело, но светилось в нем что-то, от чего у меня холодело в потрохах. Не страшно холодело, а как во сне, когда видишь что-то, чего не бывает.
Они с Гвен держались за руки и глядели друг на друга, как на медовые пряники. Гвен говорила ему:
— …А что, в твоих краях все бреют себе головы?
— Нет, только те, кто отправляется в далекое странствие. На борту всякий лишний вес на учете, и поэтому путешественники избавляются от всего, что им не нужно: от волос, аппендикса, лишней одежды… А на Зиизе у людей есть волосы, и они тоже делают из них красивые прически. Но наши волосы короткие и совсем не такие мягкие, как у тебя. Таких удивительных волос я не видел никогда… Можно потрогать?
— Потрогай, — тихо сказала Гвен, улыбаясь так, что у меня подкатил ком к горлу, — и Ниир осторожно, будто боялся обжечься, поднес руку к ее шевелюре.
Он коснулся ее, улыбнулся, как младенец – и стал нежно перебирать волосы Гвен, сплетенные в узел. Он развязался, и волосы упали тяжелым водопадом на плечи и спину; Ниир ахнул и стал подбрасывать их, как клочки пуха, в воздух. Они засверкали золотыми огнями в лучах солнца, пробивших туман — и воздух наполнился пушистыми искрами… Ниир смеялся, как карапуз, и вместе с ним смеялась Гвен.
Она клонилась все ближе к нему… а у меня в голове темнело, будто я висел вверх ногами. В конце концов я отполз назад, решив идти домой, – но все-таки не утерпел, залез обратно и глянул еще разок в ущелье.
Лучше бы я не делал этого!..
Они целовались, обхватив друг друга руками и покачиваясь, как медведи. Конечно, я видел, как лижутся парочки, — но Гвен и Ниир лизались так, что внутри у меня все замерло, и сам я замер, как статуя…
Они мяли друг друга ртами, оставляя мокрые полосы на щеках и подбородках, скользили и терлись губами, нежно выедая друг другу лица, будто мороженое или ромовый крем. Время от времени они жалились язычками, дрожащими, как голубиные головки, или вылизывали друг друга требовательными, одуряющими лизаниями — а я смотрел и лопался, как радужный пузырь… Они целовались медленно, плавно, упоенно, будто танцевали какой-то колдовской танец. Я слышал, как они скулили – тихо и нежно, как малые щенята… Вскоре они утонули в волосах Гвен, растрепанных ветром, и я перестал понимать, где чье лицо.
Не помню, как я выбрался, как пришел домой…
***
Гвен в последнее время как сумасшедшая: носится, поет, смеется сама себе, танцует с козами и с Рексом… Я держался, сколько хватило сил, показывал, что у меня тоже есть гордость — но прошло два дня, и я сдался.
К тому же она так улыбалась мне, так заигрывала со мной… Кто из нас козленок, интересно? Я крепился, но она вдруг обняла меня, поволокла на кровать, повалила, как щенка — и стала тереться об меня и тискать, как когда-то, и приговаривать:
— Ну не дуйся, не дуйся на меня! Ну не надо! Ну давай дружить! Ну давай, давай, давай дружить, мой суровый, непреклонный, несносный, обожаемый, конопатый любопытный братишка! Давай дружить!..
Она ерошила мои волосы и дула мне в нос. Я хотел высказать ей все, что накипело… но щеки сами расползлись в улыбке, из глаз сами полились слезы, и тело само выгнулось и вжало меня в Гвен, в нежную ложбинку ее грудей и в ее волосы, которыми она щекотала меня, как маленького. И внутри у меня щекоталась нежная щекотка, золотисто-пушистая, как ее волосы…
После этого я не мог обижаться, а мог только преданно смотреть на нее, ходить за ней и вздрагивать, когда она улыбалась мне.
Ну почему у меня нет силы воли?! Это все Гвен. Она слишком красивая и хорошая, вот что. Я даже не слишком злюсь на этого Ниира: не влюбиться в Гвен ну просто невозможно. Я бы на его месте не смог бы…
Интересно, кто он такой? Неужто настоящий эльф?
***
Перо не держится в руке…
Три дня я терпел, что Гвен ходит в горы. Три дня я таял от ее улыбок и оттого, что она попросила меня вымыть ей голову. Это было райски приятно — и было б еще приятней, если бы я не знал, ПЕРЕД КЕМ она хочет блеснуть чистой шевелюрой. Она у нее, как подсохнет, раскудрявится так, что просто ком в горле, как посмотришь. Мелкие-мелкие колечки и спиральки, горят густым золотом по всей длине до самой попы…