— Потому что! Серый и зубастый! — Анни улыбнулась и мазнула мне нос мылом; я рассмеялся, мазнул ее — и через минуту мы плескались, боролись и смеялись, как маленькие дети.
Мне казалось, что все это — сон, который вот-вот оборвется, и я снова проснусь на мусорнике… Аннабель была, как голые сексбомбы в журналах, и еще в тысячу раз красивее. Мокрое тело ее было мягким, упругим, и трогать его, тискать, валить, тереться об него было так здорово, что я захлебывался от восторга. Ее большие пухлые сиськи, настоящие, взрослые, упругие, с тугими сосками торчком, сводили меня с ума, а плавные изгибы ее тела бередили во мне тоску, щемящую, как боль.
Я старался не смотреть на темный холмик между ее ног: всякий раз, когда мой взгляд падал ТУДА – в сердце вонзалась стыдная игла… Писюн мой постепенно наливался тугой силой, невыносимо-сладкой, как щекотка. И когда Анни бесцеремонно взялась мылить его — он вдруг вздыбился, напрягся, и…
— Неееееееет!..
Я стонал, умирая от сладкой боли; между ног у меня все рвалось и горело, и писюн мой плевался белыми плевками, пачкая Аннину руку, тщательно мылившую мне яйца и задницу…
— Вот ты какой, северный олень, — удивлялась Анни. – Ну что ж это такое? — И она вдруг прижала меня к себе. Я повис на ней, обхватив ее обеими руками, а она обняла меня и гладила мне голову, спину и попу. Легкие струйки щекотали нас, стекая по мыльным телам… Меня наполняло сладкое Ничто, я не мог ни говорить, ни даже думать — и только бодал носом упругие Аннины сиськи, зарываясь в ложбинку между ними и впитывая тепло ее тела.
Внезапно меня охватил жгучий порыв благодарности. Мне захотелось сделать Анни что-нибудь очень хорошее, чтобы она была так же счастлива, как я. Я спросил ее:
— Можно, я помою тебе голову?
— Можно, — рассмеялась Анни, села передо мной на корточки, и я стал нежно мылить ее роскошную шевелюру, потемневшую от воды. Волосы ее, волнистые на кончиках, распрямились и падали тяжелым золотом ей на грудь и на плечи. Месить в них густую пену было так приятно, что я сам растекался внутри, как шампунь.
Анни сидела передо мной и смотрела на меня. Ноги ее были раздвинуты, и я видел розовую пещерку и складочки, похожие на лепестки роз… От этой тайны, такой близкой и доступной, у меня перехватило дыхание; писюн мой снова стал набухать, и я мылил Анни нежно, как только мог. Она печально улыбалась мне…
Внезапно я вспомнил:
— Странно, почему мы еще не взлетели?
— Мы уже давно взлетели, Гор, — сказала Анни, густо вымазанная пеной. — Мы за десятки парсеков от твоей планеты…
***
Проснулся я оттого, что замерз. Грудь мне давила какая-то тяжесть: кутаясь в одеяло, я понял, что кто-то накрыл меня еще одним. «Анни?» Открыв глаза, я осмотрелся. Ее не было… Разум подавил мгновенную тревогу («куда она денется? в космолете-то?»), и я снова зажмурился, зарываясь в одеяла.
Анни, думал я… Вот удивительно: моя мечта оказалась блефом, я зря проник сюда, зря поперся на другой край Галактики — но мне не было грустно. Наоборот — на душе было светло, как никогда. Анни… Нет, не зря я здесь. Мы знакомы всего несколько часов, и вот уже она — мой лучший друг. Она мне — как мама, или как старшая сестра. Всю жизнь я мечтал иметь сестру… Она добрая, славная, она понимает меня, и она красивая, красивая, как богиня… От ее красоты хочется кричать. И имя у нее красивое, как она: «Аннабель»… Она моя королева, я готов целовать ей руки, я готов сделать для нее все, что она пожелает. Анни…
— Замерз, волчонок Гор? Вот уж действительно — волчий холод. Экипаж, как всегда, экономит энергию на пассажирах. Обычая история…
— Это ты укрыла меня?
— Нет, волшебник Мерлин… А ну-ка вставай, пойдем завтракать! — подмигнула мне Анни, входя в каюту.
На ней был спортивный костюм — такой же, как и на мне. Вчера, после купания, мы одели два одинаковых костюма из ее запасов (мое старое обмундирование кануло в аннигилятор) — только на мне он висел мешком, а ее облегал так, что вся ее умопомрачительная фигура трепетала, как натянутая струна.
— Можно, я всем буду говорить, что я твой брат? — спросил я.
— А я уже сама всем так говорю!
Я просиял, и мы продефилировали в буфет, взявшись за руки. Это была парочка что надо: высокая, сексуальная Аннабель, притягивающая мужские взгляды, как магнит, и я — гордый шкет, едва достающий ей до груди.
После завтрака Анни сказала:
— Скоро мы прибываем на Друэру. Стоим там целых шесть часов. Как раз успеем купить тебе одежду… Не собиралась я выходить на Друэре, честно говоря… но не ходить же тебе, как коту в мешке!
— Давай я сам выйду и куплю все, что надо! А потом тебе отдам деньги, когда заработаю!
— Нет, волчонок, — Анни печально улыбнулась, — тебя одного я не отпущу. Ты сильный и ловкий, — продолжала она, предвосхищая бунт, — но мне так будет спокойнее. Ты же знаешь, как женщины любят волноваться, — улыбнулась она мне, и я снисходительно кивнул. Мне было приятно, что она волнуется за меня.
Друэра оказалась волшебным миром, окутанным голубым мерцанием. Вокруг высились горы, сделанные будто из драгоценных камней, и причудливые высотки, уходящие в голубой туман. Восхищенно оглядываясь, я шел за Анни. Мы вошли в магазин…
Все, что было дальше, я помню, как ускоренную съемку. Нас вдруг окружили какие-то люди. Анни выхватила пистолет, но его тут же выбили у нее из рук, и он вылетел в дальний угол. Анни вскрикнула; потеряв голову, я ринулся в бой, но получил в грудь и отлетел прочь, задыхаясь от удара и от ярости. Помню крик Анни — длинную фразу на незнакомом языке… Пока я корчился в углу, ее вывели из магазина.
И тут я увидел пистолет. Потом, когда я вспоминал эту историю — думал: ничего себе, у нежной Аннабель боевой бластер! – а тогда было не до размышлений. Когда-то старый Хропп подарил мне термопушку, и я здорово наловчился стрелять. Жаль, ее отобрали копы… Преодолевая удушье, я встал, подобрал пистолет — и выскочил наружу.
Прямо передо мной взлетал гравифлаер. Я вскинул ствол… В моей голове звучал голос Хроппа: «Видишь эти выступы по бокам? Это гравибаки. Вот в них и целься, тогда флаер просто упадет вниз…» Ни о чем не думая, я прицелился и нажал на курок. Ррраз, и еще, и еще! Мелькнули зеленые молнии, флаер дернулся — и с грохотом свалился на землю.
Я подбежал к нему. От флаера отвалилась дверца, и оттуда выскочил, прихрамывая, один из похитителей…
— Стой, стрелять буду! — Я стал, помня инструкции Хроппа, к стене, направив пистолет на мерзавца. — Отпустите Анни! Немедленно! Всех перебью, как крыс! Всех перебью! Отпустите Анни! — орал я. Похититель замер, не решаясь шевельнуться.
Из флаера раздалась непонятная фраза. Там сидели четверо, и между ними — Анни. «Только бы не промахнуться», думал я — и вместо ответа выстрелил по ноге крайнего из бандитов. Раздался страшный вопль, и я с ужасом увидел, что ноги больше нет. Бандит завалился набок…
— Всех перебью! Отпустите Анни! — Голос мой срывался на визг, и я старался унять дрожь в руках. — Ну!!!
Бандиты зашевелились, и из флаера вышла Анни.
— Беги! Скорей, скорей! — кричал я, но Анни подбежала ко мне и схватила меня за руку.
— Ни с места! Шевельнетесь — поджарю всех! Всех сразу! — кричал я, отступая назад. Вокруг собралась толпа. Я знал, что толпу нужно расположить на свою сторону, и крикнул, показывая пальцем на флаер:
— Они сволочи! Они похитили Анни! Они хотели ее убить! Крысиное отродье, я вам еще припомню! — крикнул я флаеру. — Гады! Убийцы! Дерьмо собачье!
Я знал, что меня не понимают, но мой обличительный визг возымел действие: толпа грозно загудела и подкатилась к флаеру. Оттуда сверкнули зеленые молнии, и смельчаки остановились, выкрикивая местные проклятия.
— Бежим в космолет. Полиция не может трогать пассажиров. Никто не может. Бежим! — шепнула Анни, и мы побежали. Нас никто не преследовал, но, войдя в космолет, мы услыхали сзади чьи-то визгливые голоса.
— Кажется, мы вовремя. Уфффф, — вздхнула Анни, когда захлопнулась дверь каюты, и вдруг прижала меня к себе. — Гор, волчонок мой… Как мне благодарить тебя?
Но я молча обнимал ее и тыкался ей в грудь… Через какое-то время я спросил ее:
— Кто эти люди? Ты расскажешь мне?
— Я не могу, волчонок. Тебе нельзя знать это.
— Как?! — От внезапной обиды я даже подскочил. — Я же тебе все рассказал?
— Я не могу, волчонок, не могу, понимаешь? Это не моя тайна. Ну, не дуйся на меня, пожалуйста!..
Но я обиделся и залез на свою койку. Мне было горько, как никогда: я спас ей жизнь, я так радовался, что она жива-невредима — а она… Анни присела рядом и шептала:
— Гор, пойми, я просто не хочу впутывать тебя в это дело. Ты маленький, у тебя вся жизнь впереди…
— Я маленький? Я — маленький?! А ты… тоже мне, старуха нашлась! Тебе еще в школе сидеть надо! Сколько, вот скажи, сколько тебе лет?