Часть первая. В гостях.
Поезда… Я их всегда ненавидела. Тряска, сомнительной чистоты постельное белье, не менее сомнительные попутчики. Когда поезд наконец остановился на нужной мне станции я чувствовала себя на седьмом небе. Мое путешествие в гости к дядям и тетям перешло из части непосредственно путешествия к части пребывания, что не могло не радовать. Я выбралась из поезда, с тревогой оглядываясь по сторонам. А вдруг про меня забыли? Но нет, вскоре рядом возникло улыбающееся дядино лицо.
— Привет, Валерик! Как дорога?
— Привет, дядя Ваня! – Сколько я его уже не видела? Пять лет? Десять?
Он заметно постарел и поправился, а еще начал лысеть. Но глаза были все те же. Чистые, как у ребенка, добрые голубые глаза. И добрая, открытая улыбка. У меня забрали увесистую сумку и стоически выслушивали до самой машины все мое нытье о поездах и соседях по купе. Я замолчала только когда дядя Ваня начал выруливать со стоянки на дорогу.
— Ну, добралась – и отлично. Кстати, если ты не против, мы сейчас поедем не к нам с тетей домой, а на дачу к Алине. Выходные. Вся семья там собирается. Даже Вовка решил приехать, как узнал, что ты будешь. А он ведь у нас теперь такой гулена стал – калачом домой не заманишь.
Когда прозвучало это имя, у меня даже сердце подпрыгнуло. Вовка… Вовочка… Володька. Мой маленький, совершенно озабоченный племянник. По иронии судьбы, младше меня он был только на четыре года. Как-то я совсем об этом забыла… История неудобств, связанных с Вовкой, уходила корнями глубоко в детство. Мне было тогда лет одиннадцать, наверное. Мы с Вовкой рылись в стопках журналов и случайно нашли дядину порнушку. «Ой, трахаются!» — пискнула я. На свою голову… Он тут же засыпал меня вопросами о значении этого слова и что там и как. А затем томным движением (явно подсмотренным из какой-то эротики уже его отца и моего двоюродного брата) расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, поедая меня сальным взглядом, и выдал: «Трахаться!»
Мой испуг в тот момент не передать словами. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня наказали за растление племянника и сочли «такой вот» девочкой. Я носилась от него по всему дому, умоляя прекратить это и забыть злосчастное слово, но он нарочно продолжал за мной гоняться. Тогда это наверное была просто игра… Нас позвали ужинать и все забылось. Для меня… А он, как позже выяснилось, ничего не забыл. И даже продолжил просвещаться на тему путем общения со сверстниками.
Последний раз мы с ним виделись, когда мне было лет 13 и начала оформляться грудь. Снова семейный праздник, все взрослые толкутся и беседуют на кухне, а мы с Вовкой, как единственные в этой компании дети, сосланы смотреть мультики вроде «Том и Джерри».
Сидим. Смотрим. Вовка напряженным взглядом сверлит то экран, то меня. Наконец встает, разворачивается ко мне, и полным смущения голосом произносит: «Можно я потрогаю твою грудь?» Немая сцена, разбавляемая только писком и треском мультика на заднем плане. Я в шоке. Я не знаю что делать. Это ведь я его этому непотребству научила… Наконец решаю, что лучше пусть потрогает, но отстанет, и ставлю условие: «Хорошо, но тогда ты больше никогда при мне не скажешь слово «трахаться» и не будешь ни к кому приставать так, как ты тогда делал!» Вовка улыбается и часто кивает головой. Обходит мое кресло сзади и запускает руки мне в майку. Они у него холодные. Но особых эмоций эти прикосновения у меня не вызывают. Подумаешь, грудь… Намного приятнее трогать ниже… Но я скорее помру, чем скажу об этом своему горе-племяннику. Он ведь, как я уже знаю, решит проверить.«Мальчики мне сказали…» — задумчиво выдает, продолжая мять мою неоформившуюся грудь, дитя: «Что трогать грудь это и есть т… Ну, ты понимаешь.» Сдержал слово, молодец. А мне теперь куда деваться? Я неопределенно пожимаю плечами. Входит тетя звать на ужин и его руки мгновенно выскальзывают из моей майки. Аллилуйа. Тетя просто спасительница.
Все… С той поры я Вовку не видела и не слышала. Получается, прошло уже 10 лет. Мама дорогая… Это что же, меня ждет встреча с 19-летним парнем вместо привычной мелочи-племянника? «Хватит страдать фигней!»- Говорю себе строго – «Не может же он и в 19 быть таким же как в 9…» Сердце не особенно реагирует на это замечание, а я просто забиваю. Есть вещи по-важнее, чтобы беспокоиться. И мы с дядей начинаем стандартный разговор о родственниках и их нынешнем житии-бытии. Так незаметно и доезжаем до места. Коттедж, как я узнала, принадлежит моей двоюродной сестре и ее мужу. Большой… Двухэтажный… Похож больше на загородный особняк. И откуда-то с заднего двора уже тянет шашлыками. Мечтательно вдыхаю запах, отдаю дяде все сумки и иду здороваться с хозяевами. Как приятно… Меня здесь явно ждали, мне рады. Чувствуя себя вернувшийся наконец домой блудной дочерью.
Обнимаюсь с тетей, с сестрой, с ее мужем, с подбежавшими детьми сестры, и встречаюсь взглядом с напряженно буравящими меня уже явно не первую минуту голубыми глазами. Душа уходит в пятки и я не сразу узнаю в этом высоченном, отлично сложенном красавце-блондине своего племянника Вовку. Десять лет… Он был мне почти по пояс, когда мы виделись в последний раз. Теперь уже я ему по пояс.
— Привет, Вовка! Как ты вырос! – Наконец выдавливаю я, чтобы не допустить неуместной долгой паузы и шагаю ему навстречу.
Забыть прошлое… Забытьпрошлое… Забытьпрошлоезабыть… Забытьпрошлоезабытьпрошлоезабытьпрошлое… Напряжение исчезает из его взгляда. Он улыбается и шагает мне на встречу, раскрыв объятия.
— Привет, Лера.
Он никогда не добавлял к моему имени приставку «тетя»… И все было в порядке. А сейчас мне так и хочется его поправить. Держусь. Какое крепкое у него объятие… Однако парень явно вырос. Потому что я тут же оказываюсь на свободе. А он идет помогать с шашлыками мужу сестры. Обошлось? В груди что-то противно ноет. У меня в семье все мужчины красивые. И брат, отец Вовки, тоже красавец. И мама у него красивая… Но почему, черт возьми, ему тоже нужно было вырасти в картинку идеального принце в воображении любой девушки? Эти волнистые светлые волосы, эти проклятые передающиеся по наследству голубые глаза… «Стоять, Зорька. Это племянник. А тебе уже не 13 лет, чтобы прикидываться дурочкой, не знающей законов Российской Федерации». Кажется, помогло… Во всяком случае могу без проблем щебетать с сестрой о каких-то насущных проблемах. А потом так же без проблем жевать шашлык и поддерживать беседу со всеми. Даже с самыми маленькими племянниками. И с Вовкой. Который, к слову, оказывается не только красивым, но и интересным мальчиком. Я даже начинаю им тихо гордиться, как если бы он был моим сыном. В таком ключе о нем, почему-то, думать удобнее…
Мы до поздна сидим на заднем дворе, пьем вино и болтаем за жизнь всей дружной семьей. А потом сестра спохватывается: Лера же с дороги, Лера наверное хочет отдохнуть. Ага… Лера хочет… А еще она хочет побыть в одиночестве и подумать. Сестра ведет меня в дом, где я выбираю себе комнатку под самой крышей, почти на чердаке. Там и остаюсь. Через несколько минут с моими вещами приходит дядя, яро критикуя мой выбор обители, желает спокойной ночи и уходит.
Итак, я одна… И мне не по себе. Почему-то хочется запереть дверь на ключ… Интересно, можно? Осматриваю дверь. Низзя. Плохо. Разбираю вещи, натягиваю длинную футболку, которая будет моей пижамой, и забираюсь под одеяло. Там тепло и уютно, но мне все равно холодно. И немножко страшно. Что самое плохое – я никак не могу понять почему. Долго ворочаюсь, и наконец засыпаю. Сплю тревожно…
Просыпаюсь ближе к полудню от запаха блинов. Сегодня воскресенье, я у сестры на даче. Мне тепло и хорошо. Ночью меня никто не съел. Я старый параноик, вот я кто. Быстро натягиваю джинсы и водолазку и сбегаю вниз, на завтрак. Моя сестра – гуру блиноделия. Завтракаю, а дядя излагает программу турпохода на сегодня. Тут спускается взъерошенный Вовка, пододвигает себе тарелку с блинами и храбро вызывается быть моим гидом. Вроде как, он лучшезнает где погулять можно, чем старички-бабушки-дедушки. И ведь не поспоришь с ним. Однако я пытаюсь спорить. В итоге решаем. Что первую половину дня мной занимается дядя (водит по местам из детства и к бабушке с дедушкой на кладбище), а вторую – Вовка с его достопримечательностями города. Все вроде бы довольны. Я забываю о второй половине дня. Мы с дядей ходим по маленькому городку, где когда-то родился мой отец, дядя и еще один их брат. Дядя много вспоминает… Мне хорошо и уютно. Доходим до кладбища.
Я не была у них уже десять лет. Позор мне… Хочется плакать. Плачу… И тут на плечо ложится чья-то тяжелая рука. И это точно не рука дяди. Оглядываюсь и с изумлением вижу Вовку. Голубые глаза серьезно смотрят на памятник. Мужчины не плачут. Но если бы он был женщиной, мы бы сейчас плакали вместе. Я это вижу и чувствую. А потому утыкаюсь лбом в его грудь и продолжаю тихо плакать. Дядя прощается. Ему пора ехать, культпоход с его стороны на сегодня закончен. Мы остаемся вдвоем.
— Аня обещала тоже подъехать. – Тихо сообщает Вовка, когда мы ковыляем назад, к воротам кладбища. – Но у Дениски кажется температура, так что я не уверен.
Хмыкаю что-то в ответ. Загружаюсь в его машину. Это нормально – девятнадцатилетнему мальчику водить машину?
Едем молча, гуляем по парку беседуя на отвлеченные темы, потом катаемся на аттракционах, я выигрываю в тире плюшевого зайца и героически дарю его племяннику, вслух обозначив это как исполнение теткиного долга за все десять лет, что я ему ничего не дарила на новый год и на день рождения. Улыбается, забирает зайца. С ним легко и весело… Если я когда и хотела, чтобы у меня был брат, я хотела бы, чтобы он был вот таким вот. Только одно но: ему постоянно звонят на мобильный. И судя по тону разговора – девушки. Наконец я не выдерживаю и начинаю разговор про порядочность и неприемлемость в нашей семье жизни плейбоя.
— Тебе же самому потом будет хуже, неужели не понимаешь?
Он улыбается, качает головой и говорит, что нам старикам не понять. Получает удар кулаком в бок за «стариков». Начинается игра в догонялки. Мама дорогая… Мне будто снова тринадцать лет. И это весело…