заботится обо мне. Я был тронут.
— Я хочу добавить пару идей, пока ты все оцениваешь. Во-первых, у тебя не будет проблем с поиском кого-то нового. Ты привлекаешь и меня, а я ведь даже не играю за твою команду.
Это была новость. Я всегда считал себя неудачником с женщинами, пока не встретил Карен. А имея в виду то, кем Карен оказалась, возможно, я все еще был таким. Но Лизе приходилось отбиваться палкой и от мужчин, и от женщин. Такой она была сексапильной. И она мне нравилась?
— Во-вторых, у Карен было два плохих периода в ее жизни. Да, они были на самом деле плохими, но оба раза она изо всех сил предавала тебя и ваш брак. Она не сильно сопротивлялась в первый раз, и совсем не сопротивлялась во второй. Она просто потянула за рычаг катапульты и ушла прочь. Это не то, что она сказала тебе, и не то, что она говорит себе, а то, что она сделала.
Это было слишком много, чтобы признать.
— В любом случае, я думаю, что ты права: мне нужно кое о чем подумать. Думаю, я сделаю это. Скажи команде, что увидимся с ними завтра.
Мы тепло обнялись, она погладила меня по щеке, а затем направилась вверх по холму, а я — вниз. Ее последние слова звучали в моей голове: «Это не то, что она сказала тебе, и не то, что она говорит себе, а то, что она сделала».
Карен рассказала это как любовную историю, красивый роман, как будто я должен, не дай боже, за нее порадоваться.
«Я встретила замечательного мужчину», — сказала она, — «который был рядом со мной, когда я нуждалась в нем. Сначала он помогал мне сексуально, когда я оказалась в ужасной ситуации, а затем позаботился о моих детях и обо мне, когда я осталась одна». — Я, конечно, знал, какую ужасную ситуацию она имела в виду. Некоторое время после рождения Оскара нам приходилось нелегко в спальне, но я думал, что мы должны решать свои проблемы и преодолевать «ужасные ситуации» вместе, как муж и жена, а не использовать их как оправдание для романа.
Потом она говорила, что переместила его в мой дом и мою кровать, пока я был в Ираке, так, будто это случилось по моей вине. Аврил с этим согласилась: «Это ее муж подвел ее». Итак, Карен на прощание поцеловала своего неудачника-мужа в аэропорту, поехала домой, а на пороге ее ждал мистер Уандерфул, извините, мистер Манифик, как посылка по почте. Держу пари, он был в ее постели еще до того, как мой рейс покинул Ньюфаундленд. И за что Аврил им так гордилась?
Она сказала, что он заботился о ее детях. Её, а не наших. Это было красноречиво. Кевину на тот момент могло быть что-то около шести. Почему он ничего не упомянул о другом мужчине, живущем в нашем доме? Он бы не знал, что не должен этого делать… если бы Карен не заставила его пообещать не говорить мне. Так и должно было быть: моя «любящая» жена заставила нашего шестилетнего сына лгать и скрывать, чтобы защитить свой роман. Неудивительно, что бедный ребенок начал чувствовать себя рядом со мной неуютно; он, должно быть, боялся случайно выдать секрет своей матери. Неудивительно, что мы потеряли ту близость, что была у нас, до того как меня призвали. Затем у Аврил хватило наглости сказать: «Я не сожалею об этом. Это правильно». В самом деле? Не только кража моей жены, но и разрушение моих отношений с сыновьями делают его «этим редчайшим из существ, действительно хорошим человеком»? Нет, просто нет.
Так, что насчет мисс Аврил Дю Монт? «Я поклонялась у его алтаря», сказала она о своем муже. Она по-прежнему говорила о нем, как о каком-то полубоге, не способном сделать ничего плохого. Она предложила ему открытый брак, вместо того чтобы «задушить жизнь нашей любви». Или это был страх? Страх быть отвергнутой ее божеством или страх оказаться матерью-одиночкой без дохода с двумя маленькими дочерьми? По ее словам, она любила своего мужа настолько, чтобы позволить ему скорее иметь других женщин, чем потерять его, даже когда одна из этих женщин стала для нее серьезной угрозой. Вероятно, она верила в то, что говорила, но также верно и то, что открытый брак был ее единственным настоящим выбором.
Что Аврил сказала о Карен: «Мне нужна моя сестра, в ней есть часть его, и мне нужна эта часть»? Я мог видеть, насколько они сблизились, так что, это имело некоторый смысл, но какое это имеет отношение к тому, что я остаюсь женатым на Карен? Мне пришло в голову, что художники и артисты часто оставляют мало в виде пенсии. Аврил теперь вдова, имеет этот большой дом в Монреале для житья, и почти или совсем не зарабатывает на него. Думала ли она, что если я останусь с Карен, она сможет переехать сюда? Я бы предоставил ей комнату и питание, а она могла бы продать дом в Монреале ради сбережений на черный день. Для нее это приятно. Надо отдать должное, я был уверен, что они с Карен любят друг друга. Она также могла чувствовать себя виноватой, потому что именно она принесла сюда картину, которая, наконец, дала доверчивому Робу ключ к разгадке, который даже он не мог пропустить, поставив под угрозу брак своей подруги. Тем не менее, она не могла отрицать, что мое пребывание в браке с Карен было бы для нее очень хорошо.
После того как поел и вымыл посуду, я спустился в гостиную. Я боялся предстоящего разговора так же сильно, как и всего на «Айке», и нервничал так же, как никогда в своей жизни. Однако, как и на «Айке», выбора у меня не было. Карен и Аврил поджидали меня на диванчике в гостиной.
— Ты подумал о том, что я сказала сегодня утром? — начала Аврил.
— Да, подумал.
— Мэ нон, не подумал. Если бы ты это сделал, то смотрел бы на свою прекрасную жену с любовью, а не имел бы то выражение лица, которое состроил сейчас.
Я пожал плечами и стал ждать того, в чем был почти уверен. Аврил меня не разочаровала:
— Карен любит тебя. Она всегда была для тебя хорошей женой. Я всегда это видела, видел это и Филипп, и все знают. Почему ты должен жить в одиночестве со своими кошмарами, когда эта красивая, хорошая женщина любит тебя всем своим сердцем? Все, что тебе нужно, это принять то, что она есть, принять то, что она сделала из любви.
Это было так легко, что даже я мог справиться с этим, не задумываясь:
— Любви к кому?
Карен ловко сменила тему.
— Роб, нам нужно на мгновение подумать об Аврил. Она потеряла мужа; сегодня утром ты видел, как она страдает. Я чувствую, что я ей обязана. Она собирает работы Филиппа для выставки, это будет памятник ему, чтобы привлечь к нему внимание, которого, мы считаем, он заслуживает. Мы хотим открыть ее в Нью-Йорке в середине января и выставить около ста пятидесяти экземпляров картин. Я хочу, чтобы она пожила здесь, пока мы вместе работаем над этим. Если это причиняет тебе боль, извини, но Аврил это требуется, и это то, чем я хочу заниматься.
Мне в голову пришла цитата из Роберта Хайнлайна: «Женщины и кошки поступают так, как им заблагорассудится; а мужчины и собаки должны расслабиться и привыкнуть к этой идее». Я знал, что он чувствовал.
— Хорошо, я могу с этим жить, — сказал я, сделав вид, что меня кто-то о чем-то спросил. — Я не буду беспокоить вас и мешать вам, но ожидаю того же и от вас. Никаких ударов в дверь со словами «нам нужно поговорить», никаких засад на балконе, — я многозначительно посмотрел на Аврил. — Мы живем раздельно.
— Думаю, это справедливо, но, Роб, мы же не можем продолжать так вечно. Мы должны найти способ двигаться вперед. Может быть, мы сможем хотя бы на время попытаться притвориться, что этого не случилось? Может, до января, пока мы работаем над выставкой, мы сможем пойти на консультации по браку или что-то в этом роде?
Впервые на моей памяти я бросил вызов тому, что сказала Карен:
— Ты же это не серьезно, не так ли? Ты же не считаешь, что я сделаю вид, что этого не случилось. Ты надеешься, что после того как буду притворяться в течение нескольких месяцев, я перестану обижаться и смогу убедить себя, что твой роман не имеет значения, и нам даже не понадобится консультация. Таков твой план? — Я был удивлен, услышав свою реакцию, такую решительную,…