— А, может, есть другой способ отомстить?
— Это ещё какой?
— Они целуются?.. А почему бы и нам не попробовать?
И тянусь своими губами к её полным губам.
— Ну уж нет! Я им уподобляться ни за что не стану!.. За кого ты меня принимаешь? Да и кто сам-то такой? Отстань от меня, тебе говорят!..
Мои попытки поцеловать её и приподнять подол платья оказываются совершенно безуспешными, Но так как борьба, нами затеянная, сопровождалась шумом и довольно громкими возгласами (моими умоляющими и её возмущёнными), это не могло не дойти до ушей парочки, что в отличии от нас приступили к любовному соитию в полном взаимном согласии, о чём говорил то вздымающийся, то опускающийся зад господина Жукова между коленями моей маман. Неожиданно она сталкивает его с себя, приподнимается, сжимает колени руками и произносит:
— Прости, но мне показалось, что кто-то есть тут неподалёку, на противоположном берегу…
Усевшись рядом с ней, обняв её за плечи и целуя, он пытается её успокоить:
— Да что ты!… Тебе, наверняка, померещилось…
— Нет, нет, я не обманываюсь… Давай собираться… Нас, наверно, уже обыскались… Да и мне нужно подумать о твоём предложении…
— Насчёт новой встречи ночью?
— Да, но перед этим надо позаботиться о вашем ночлеге, а без беседы с хозяйкой имения тут не обойдёшься…
— Ну, я тебе покажу ночлег! Отстань же! – возмущается госпожа Жукова и тем, что слышит, и тем, что пытаюсь предпринять с ней я.
— Ночлег – ночлегом, но неплохо бы закончить должным образом и эту нашу встречу! – говорит моей маман её супруг и опять заваливает её на лопатки и взбирается на неё сверху.
— Не могу! – вскрикивает госпожа Жукова и её рука судорожно и машинально хватается за моё мужское достоинство, поспешно к этому времени вынутое из ширинки и услужливо ей предоставленное.
Какое-то мгновение она взирает на него, в её глазах мелькает какая-то смесь изумления и возмущения. Рука её отпряла, а затем так меня толкает, что я с криком оказываюсь опрокинутым на спину позади ствола, на котором мы сидели.
— Ой, прости меня! Я не хотела!
В глазах её я вижу испуг. От испуга, думаю я, недалеко и до раскаяния, и протягиваю ей руки, прося помочь подняться.
— Вам это зачтётся! – с какой-то угрозой в голосе произношу я.
— А ты имей совесть, — оправдывается она. – И, будь любезен, приведи себя в порядок… Из-за твоей бесцеремонности мы, вроде бы, ещё раз их спугнули… Смотри!
— Так вам это должно быть только приятно, — замечаю я, почёсывая ушибленную спину и не спеша занять место рядом с нею.
— Ещё как! – соглашается она.
— Так, может, их стоит припугнуть как следует?
— Стоило бы…
— Тогда я сейчас продемонстрирую вам сцену, от которой ваше сердце возрадуется… Они ещё не оделись?
— Не спешат, вроде бы…
— Тогда, пожалуйста, взвизгните по поросячьи!
— Это зачем?
— Сейчас увидите… Да погромче!
Госпожа Жукова издаёт поросячий визг, я отвечаю на него собачьим гавканьем, а тот берег неожиданно оглашается сильными и дикими криками и завываниями…
Госпожа Жукова чуть ли не падает со своего сиденья от смеха и, одной рукой указывая на тот берег, а другой – на место рядом с собой, произносит:
— Смотри, смотри! Как они вдруг засуетились!
Сев на прежнее место и снова обняв её за плечи, я тоже не без удовольствия наблюдаю, как господин Жуков спешно напяливает на себя сюртук, а моя маман безуспешно пытается справиться со своими панталонами и чулками…
— Пожалуйста, дорогая, побыстрее! – торопит он её, протягивая ей руку. – Да оставь ты всё это здесь, вставай, и бежим отсюда!
Она так и поступает: кидает в сторону бельё, сует ноги в туфли, встаёт и спешит вскарабкаться наверх.
Всё туловище моей соседки продолжает стрясаться от гомерически-истерического смеха. У неё нет даже сил, чтобы отмахнуться от моих поцелуев. Но придя в себя, она вновь принимает неприступный вид и заявляет:
— Спасибо тебе, конечно, за эту потеху, но всё же знай соё место.
— Не хотите ли оказаться на том берегу, чтобы на месте представить себе, что и как было, и может быть найти какие-то трофеи?
— А что, тут можно перейти?
— Можно, но только надо разуться…
— А что, это хорошая мысль. Иди-ка вперёд, я посмотрю, и если здесь мелко, то последую за тобой.
Я снимаю обувь и носки, засучиваю штанины и вброд переправляюсь на тот берег, не замочив даже коленей. Она через некоторое время следует за мной, в одной руке держа туфли с чулками, а другой поддерживая подолы платья и нижних юбок так высоко, чтобы не замочить их.
— Не смей глазеть на меня! – приказывает она.
Я и не думаю её слушаться, пожирая своим взором её обнажённые голени. И даже имею наглость сказать, протягивая ей руку, чтобы помочь выбраться на берег:
— Какая жалость. Что тут чуть-чуть не поглубже. А то бы я имел возможность насладится видом ваших коленок! Представляю, какая это прелесть!..
— Откуда у тебя, скажи на милость, такая… Даже не знаю, как выразиться… Слова не могу подобрать…
— Теперь, — отвечаю я, — посмотрев вместе с вами на всё, что здесь было, могу предположить, что весь в свою маман…
— Ну, а моя мать, уверена, была совсем другой, раз я в неё… Здесь, что ль, они изволили быть?
И кидается навзничь на сильно помятое ложе из скошенной травы. Я преклоняю рядом с ней свои колени и, не смея и не имея предлога чтобы дотронуться до неё, но испытывая такое желание, с готовностью подхватываю эту тему:
— Точно, здесь… Представляю, какое удовольствие они тут друг от друга получали, а мы, изверги, их спугнули…