Я ответил. Он вскинул брови:
— А здесь что делаешь?
— Пытаюсь заработать маме на лечение.
— Что с ней?
— Рак — я произнес это слово, и у меня защемило сердце. Как она там? Может, если бы я был рядом, ей бы было легче? Может, я мог бы помочь ей чем-то большим, а не только деньгами?
Отец Миланы внимательно следил за моим лицом.
— Где работаешь?
— На стройке на соседней улице, — у меня в горле вдруг появился комок, который заставлял мой голос звучать глухо.
— Сегодня пойдешь и получишь расчет. Завтра утром придешь сюда. Будешь работать у меня. Милана к тебе привязалась, она тебе доверяет. Этим нельзя не воспользоваться. Но предупреждаю, если с ее головы упадет хоть один волос, я тебя уничтожу. Понятно?
Я кивнул.
— Замечательно, — он слегка хлопнул ладонями по крышке стола. — Свободен.
Я поднялся, вышел в прихожую, где у двери на ступеньке все еще сидела заплаканная Милана. Я улыбнулся, присел у ее ног и медленно развязал шнурки своих кед. Она смотрела на меня и молчала. Я тоже молчал и нежно поглаживал ее ножки.
— Я еще увижу тебя? — тихо спросила она, когда я обулся и поднялся.
Я провел пальцем по ее подбородку:
— Конечно
Расчет мне дали быстро — по сути, Костян просто похлопал меня по плечу, Степаныч смахнул скупую слезу, а Жека обнял за плечи и прижал к своей необъятной груди. Почему так? Да потому что я там работал без оформления, договора, трудовой книжки или еще чего-то в этом духе.
А вечером я поехал к Оле.
Она встретила меня взглядом разъяренной львицы, но ничего не сказала. Я тоже молчал.
Она, по-прежнему не говоря ни слова, накрыла на стол, поставила передо мной тарелку свежесваренных макарон с парой крошечных кусочков мяса, обильно политых странного вида подливой, и выложила один кусок хлеба. Пока я ел, она сидела напротив меня молча и лишь горько вздыхала. Но я не реагировал.
Я чувствовал себя настоящим козлом. Наверное, мне стоило кинуться ей в ноги, целовать ее, ползать на коленях и вымаливать прощение. Наверное, она ожидала от меня именно этого. Но вместо этого я спокойно сидел за столом, жевал опостылевшие макароны и почти не смотрел ей в глаза. Но и не прятал взгляд.
Я ей ничего не обещал, не клялся в вечной любви и верности. Да и не изменил я ей сегодня. И нечего на меня так пялиться! Мне тоже есть, что ей сказать и в чем упрекнуть. Тоже мне, оскорбленная невинность нашлась
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — проговорила она, когда я встал к раковине.
— Что ты хочешь услышать?
— Я волновалась
— Могла бы позвонить