А Света повернул мамину голову к себе, склонилась над ней и их губы сомкнулись в долгом жарком поцелуе.
Мужики ободряюще закатились. Зааплодировали. Все, как один, подрачивали без малейшего стеснения. И, конечно, глаз не сводили от моей мамы.
Всё тянулось медленно, как то неспешно, и невероятно изощрённо. Мамины любовницы были очень умелы, в каждом их движении и действии чувствовался богатый опыт, и по всему было видно, что они знали толк в подобных ласках. И им некуда было спешить. Они и не спешили. По их лицам, по движениям я ясно видел, что всё происходящее доставляет им невероятное наслаждение.
Не передать те звуки, что наполняли парную. Звуки женской любви
Всё что оставалось моей маме, так это бросать на меня, странные умоляющие взгляды и от собственной беспомощности только покусывать губы и крепиться
Ни о каком сопротивлении физическом не могло и быть и речи. Может она и сопротивлялась им тут, в начале, даже уверен в этом. Ведь, не зря же они так и не развязали её рук? И не зря же её тут пороли? Но, куда было ей одной против пятерых распалённых желанием и страстью женщин? Тем более, думаю, эти дамочки умели быстро пресекать всякое сопротивление себе не хуже, чем они умели любить и ласкать.
Мама держалась. Но, по-моему, это уже больше была борьба сама с собой. Её лицо покраснело, соски встали, стали твёрдыми и большими, а бёдра уже мелко подрагивали. Иногда не сдержавшись, она издавала тонкие стоны. Или нет-нет, но пыталась податься бёдрами навстречу женщинам, ласкавших её киску. Мой опыт в таких делах весьма скуден, но даже я ясно понимал, что мама находится в шаге от оргазма. Да и как тут могло быть иначе?
Взмокшая и обессиленная, униженная и раздавленная, распалённая против своей воли и своего желания этими пикантными ласками, этой изощрённой групповой любовной пыткой, она металась и стонала, будто в агонии, в множестве вездесущих женских искусных рук и губ, пленивших её.
Её оргазм был предрешён. Да и кто бы тут выстоял?
Но мама не могла и не хотела думать об этом. Она держалась. Потому, что понимала, что это последнее, что отделяет её в собственных глазах от позорного клейма шлюхи.
Да, конечно, одно дело, когда тебя, гордую и неприступную женщину добрых и строгих нравов, против всякой на то твоей воли, — силком насилуют тебя. Но в душе, в своём сердце ты остаёшься всё той же гордой и неприступной, честной и порядочной. И, вся твоя тогда вина, только в том, что физически ты оказалась слабее своих насильников. Но кто в том обвинит несчастную женщину? Разве виновата ты, что взяли тебя силой? Тем паче, когда насильников не один и не два?
Но совсем другое дело, когда ты на потеху гогочучей толпе, теряешь последние остатки чести и самой себя, и отдаёшься целиком непрошенным и противным тебе ласкам и любви. Ты кончаешь. Оргазм потрясает тебя, ты уже пылко подмахиваешь своим насильникам, ты уже сама ласкаешь и целуешь своих насильников, забыв совсем и про стыд свой и про совесть. И какая же ты после этого жертва насилия? Смешно-с. Нет, ты просто шлюха. Блядь. Которую, обыкновенно подцепили на улице, чтобы эдаким образом буднично попользоваться тобой в целях коллективного снятия сексуального напряжения. В конце концов, именно для этого ведь шлюхи, бляди, шалавы, проститутки и существуют. И, подумаешь, что забыли спросить у тебя твоего на то твоего согласия. Уж, поди, коли бы не понравилось тебе, то не отдавалась бы ТАК незнакомым людям и не кончала бы ТАК от совокупления с насильниками своими..
И моя мама держалась. Как и подобает порядочной и честной женщине, верной своему мужу. Но, по торжествующим взорам и улыбкам женщин, которыми они обменивались меж собой, ни капельки не скрываясь от матери, — я понимал, что падение моей матери предрешено и оно уже близко.
Внезапно, я понял, меня, как осенило, помыслы и мысли людей, пленивших нас с мамой. Нет, конечно, они могли бы пустить маму по кругу. Отыметь её во всех позах. Брать её по одиночке, или залазить на неё за раз по двое или по трое. Заставить делать самые непотребные и развратные вещи, что с мужичинами, что с женщинами. И думаю, мою маму всё это и ожидало этой ночью.
Но нет. Им этого было мало. Им нужно было сделать, вылепить, обратить высоконравственную добродетельную чистую женщину в ШЛЮХУ. Так, чтобы даже у самой этой несчастной не возникало в том никаких сомнений. Вот, в чём самый смак ИХ игр. Вот в чём истинное торжество ИХ замысла.
И именно поэтому, они, рыскали по округе, словно волки на охоте, — именно, что в поисках женщин, подобных моей матери. С обычной блядью или проституткой этой компашке тешиться было неинтересно и пресно. Их игры и их торжество имели особый смысл и были тоньше, чем обычный свальный групповой секс.
Внезапно, я осознал и своё место в этой игре. И понял, почему, так Света радовалась, что мы есть сын и мать.
Но странно Я снова почувствовал растущее сексуальное возбуждение. Да от предвкушения с секса с собственной матерью Я почти не сомневался, что сегодня мне и матери предстоит познать друг друга, как мужчине и женщине. И именно поэтому, они и притащили меня сюда. От этой мысли у меня аж застучало в висках.
и мой член встал так, что казалось сейчас просто разорвёт плавки. Мне даже стало больно.
Что угодно я должен был сейчас почувствовать, но только не это. Но это было именно то, что испытал я в первые секунды от этой мысли, — сексуальное возбуждение.
Мама, конечно, будет сопротивляться тому, чтобы лечь под меня. И её, конечно, заставят. Но ведь если сопротивляться буду я, то, как они меня заставят?! Да, никак же! Мужчины тем и отличаются от женщин? Мужика против воли не заставишь трахать, если его природа, его тело, его разум этого не хочет.
Вот только Я опустил глаза на свой твёрдый возбуждённый член, рвущийся на свободу из тесноты плавок.
Я поднял голову и уловил обращённый на меня взор Светы. Лёгкий, игривый. Она как раз склонившись, легонько покусывала мамину шею В её глазах промелькнула какая-то искорка, и она мне задорно подмигнула.
Внезапно, она оторвалась от мамы и выпрямилась, не спуская с меня зовущих томных глаз. Она медленно провела розовым язычком по капризным пухлым и я почувствовал, что тону.
— Девочки, мы совсем забросили нашего гостя, — прошептала она, улыбаясь самой блядской улыбкой, какую я когда — либо видел, — нехорошо какие же мы после этого гостеприимные хозяйки? Мальчик наш совсем заскучал