Надо полагать, что Робер и Филипп с удовольствием наслаждались вином, сидя снаружи на грохочущих кóзлах. Ежели так, то мое соглашение оказалось наиболее удовлетворительным для всех сторон. Что же касается Виктóра, то он, казалось, был вне себя от радости, найдя себя в карете вместе со мной и Фаншеттой. Я была не менее довольна, так как мои похотливые чувства уже значительно возбудились от той маленькой двойной любовной игры, которую мы только что имели удовольствие наблюдать. Моя хорошенькая Фаншетта тоже беспокойно ерзала на своем сиденье, как будто что-то щекотало ее. Осмелюсь сказать, что она чувствовала себя так, будто была насажена на крепкий мускулистый жезл, удобно удерживающий ее на месте.
— Интересно, как чувствует себя эта бедная девочка, Виктóр? — спросила я.
— Ее довольно хорошо увлажнили, но без сомнения она счастлива, — ответил он. — У нее в кармане больше денег, чем когда-либо прежде, и ее хорошо пробуравили с двух сторон. Подобная мускулистая, довольно грубоватая, но, несомненно, красивая девушка, как нельзя лучше подходит таким неискушенным парням, как Робер и Филипп. Все, что им нужно, — это грубая волосатая киска, большой крепкий задок с дыркой, достаточно большой, чтобы использовать ее в случае необходимости или фантазии, и хороший вертлявый член с большим количеством спермы.
— А скажите на милость, сэр, что еще нужно вам и в чем разница между вами и ними? — спросила я игриво.
— Я отвечу вам, мадемуазель, — произнес он. — Я безмерно восхищаюсь такой изящной высокородной девушкой, как вы, с прекрасным лицом и рубиновыми губами, с грудью, как снег, длинными изящными ногами и молочно-белыми бедрами!
Рассуждая подобным образом, он раздевал меня, и к этому времени я уже была обнажена снизу до пояса. Тут же мой элегантный молодой паж стал деловито работать своим лицом между моих бедер, лаская языком, посасывая и целуя мою киску. Не знаю, что думала обо всем этом Фаншетта, но у нее хватило ума понять, что мы с красавцем пажом уже не в первый раз вступаем в интимную связь. По крайней мере, она понимала, что хозяйку должны обслужить раньше, чем горничную, поэтому хранила благоразумное молчание с добродушной улыбкой на лице.
Я была довольна ее жизнерадостностью и сказала:
— Не переживай, Фаншетта, он будет принадлежать тебе всю дорогу домой. Позволь мне наслаждаться им, пока я могу.
— Могу ли я быть вам чем-нибудь полезной, моя дорогая госпожа? — спросила она.
— Не знаю, милая, — ответила я. — Все зависит от стиля, в котором этот молодой джентльмен, который, кажется, принял мою сладкую норку за коробку конфет, предполагает оказать честь своей молодой госпоже, трахнув ее.
— Как тебе не стыдно, Виктóр, — сказала Фаншетта. — Встаньте с колен, месье! Разве ты не видишь, что мадемуазель Эмили начинает хотеть чего-то бóльшего, чем твоя глупая голова между ее бедер?
— Ну что ж, — сказал паж, отнимая лицо, — если моя прекрасная госпожа не заботится о моей голове, может быть, она позаботится о моем хвосте? От всего сердца предлагаю его к ее услугам. Дорогая мадемуазель, если бы Фаншетта полностью подняла ваше платье и вы снизошли бы до того, чтобы сесть ко мне на колени, то полагаю, вы сочли бы это приятным способом трахаться, особенно в экипаже.
Для меня это оказалось в новинку, хотя я и полагала, что вместе с Викторóм и господином де Мервилем я обрела довольно значительный, — и разнообразный! — опыт общения с мужчинами. Поэтому я с радостью согласилась. На самом деле, я тогда согласилась бы почти на все, что напоминает хороший и сладостный акт любви, чувствуя, что полностью созрела для этого. С помощью Фаншетты я приподняла свою одежду, и, пока она поднимала ее, я опиралась руками на ее плечи, оседлав бедра пажа, пока не устроилась своей обнаженной попкой у него на коленях.
На данном этапе помощь Фаншетты оказалась неоценимой. Сидя передо мной, она могла наблюдать за всем происходящим, и все еще удерживая левой рукой мою одежду, правой рукой она направила трепещущий член пажа в мои пылающий интимные части. Оооооооххххх! Какое же восхитительное облегчение от истязающей меня похоти я испытала, когда его огромный твердый мужской орган начал исследовать внутренности моей жаркой норки! Я тяжело опустилась на него. И хотя наши движения были неритмичны, отчасти из-за моей неопытности, а отчасти из-за тряски экипажа — хотя старый Жак, наш кучер, прекрасно представлял себе, что происходит внутри, и ехал очень медленно, — это ощущение оказалось для меня самым восхитительным. И действительно, вскоре я доказала это, оросив потоком своей страсти член и яйца Виктóра. Когда я наклонилась вперед на шею дорогой Фаншетты, я почувствовала, как мой партнер сделал несколько последних энергичных толчков вперед, которые хорошо заполнили меня спермой, а после также откинулся на подушки в безмолвном и истощенном состоянии. Когда мы отлипли друг от друга, моя добрая помощница прежде всего обтерла мою мокрую интимную дырочку, а затем начала проделывать то же самое с подушками в карете, которые, как она боялась, могли бы оказаться весьма красноречивыми.
— Не обращай внимания на подушки, Фаншетта! — воскликнул Виктóр. — Если мадам заметит пятно, она подумает, что это следствие того, что ты трахалась по дороге домой. Пожалуйста, оботрите меня насухо.
— Право же, господин наглец, я и не подумаю этого сделать, — ответствовала она. Но я заметила, что несмотря на это, она все-таки обтерла, причем очень деликатно и осторожно, обращаясь с его инструментом, как с чем-то очень ценным.
Покончив с этим, она повернулась ко мне и, мило покраснев, произнесла:
— Дорогая мадемуазель Эмили, если вы соблаговолите на несколько минут выглянуть в окно и если этот гордый и счастливый грешник закроет глаза, я хотела бы сделать что-нибудь и для себя. Ибо те восхитительные вещи, которые я только что наблюдала, привели меня в такое состояние духа и тела, что я должна, я просто вынуждена испытать некоторое облегчение. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы захватила с собой сальную свечу, но мои пальцы лучше, чем ничего — средство, к которому приходится прибегать многим бедным, одиноким девочкам. Я не осмеливаюсь просить такого одолжения, чтобы этот молодой человек оттрахал меня в присутствии своей любовницы, и, кроме того, я думаю, что пройдет не меньше получаса, прежде чем он будет готов.
Я со смехом ответила, что могу говорить за себя, но не от имени своего пажа. Он обещал быть слепым к ее действиям, впрочем, не имея, как я ясно видела, никакого намерения сдержать свое слово. Затем Фаншетта — я даже не стала притворяться, что смотрю в окно, — откинулась в углу кареты, поставив левую ногу на сиденье, а правую на пол. Эта поза, когда она собрала свою одежду, полностью открыла все ее интимные части и предоставила полный обзор ее действий — или, я бы сказала, скорее всех попыток ее действий, потому что она вообще не смогла достичь своих целей. Сначала она засунула указательный палец себе в киску, но эта маленькая бесполезная штучка, не удовлетворив ее, вызвала лишь раздражение. Затем она попробовала свой средний палец, но тоже без особого результата. Затем она попробовала и тот, и другой вместе, и втиснула их изо всех сил, беспокойно и недовольно ерзая задком на подушках. Наконец она разразилась слезами досады и разочарования.
Добросердечный Виктóр не мог видеть хорошенькую девушку в слезах, когда считал возможным облегчить ее страдания. Он шепотом спросил меня, позволю ли я себе такую вольность в моем присутствии и не посчитаю ли это поводом для ревности. Он полагал, что сможет дать Фаншетте какое-то удовлетворение лучшим способом, чем то бесполезное детское представление, которое она пыталась разыграть, хотя и добавил, что слишком измучен, чтобы получить от этого большое удовольствие.
Я ответила вслух, что я не собака на сене, и получила удовольствий достаточно, чтобы продержаться еще по крайней мере час, и была бы очень рада, если бы он мог предоставить …