Нет, это пытка какая-то! Вот он, твой кусочек секса, лежит у тебя на руках, пьет из одного с тобой стакана, с удовольствием ест виноград из твоих рук, а ты даже сделать ничего не можешь, потому что боишься спугнуть. Даня-Данила перестал подпевать и есть виноград, задремал. Я аккуратно выбрался из-под него. Укрыл его пледом. Тихо убрал со стола. Закинул его шмотки в машинку, выключил телевизор. Расстелил постель.
Даня-Данила даже не проснулся, когда я взял его на руки (это становится привычкой) и понес в свою спальню. Стянул с него рубашку, брюки, от греха подальше натянул на него свою футболку (не ровен час сорвусь, если он вообще в одних трусах будет, у него такая шелковая кожа). Даня причмокнул во сне губами, слабо застонал и прижался ко мне. Вот черт! Черт, черт, черт! Я поймал себя на том, что снова начал возбуждаться. Нельзя. Я же себя в руках держать не умею. Я же ему больно сделаю. Он же испугается. Всё! Спать, мать твою! Я повернулся на бок, прижимая Даню к себе и стараясь не причинить ему боли. Вот блин, новый год отметил. Ну ни фига себе. Только бы Данила завтра никуда не свалил. Выходные, все равно ведь. Да и куда он с больной ногой. Значит, у меня еще в запасе время есть. А ведь прав он! С бабами куда как сложнее. Может быть, если я не буду торопиться… И ведь у него, судя по всему, никого нет. Если он согласится, мы могли бы… Я уснул.
Просыпаться было сладко, горячо. Или не просыпаться? Мне снится. Конечно же! Мне снится, как чьи-то горячие ладони гуляют по моему телу, чьи-то пальцы зарываются в мои волосы, гладят живот, дразнят. Чьи-то губы жарко дышат в шею, зубы кусают мочку уха, влажный язык по ключице. Не хочу просыпаться. Хочу спать вечно, видеть этот сон. И гибкое тело трется об меня, пальцы бегут по ребрам, гладят живот, ныряют под резинку трусов. Поглаживают стоящий колом член. Как же сладко, волнующе! Спина сама собой выгибается. А губы находят мои губы. И шепчут в них, что со мной хорошо. Я не выдерживаю. Я набрасываюсь, я прижимаю к постели свой мираж. А он и не мираж вовсе, он испуганно глядит на меня своими огромными глазищами. Вот черт! Вот зарекался же не пугать, больно не делать и снова.
— Даня, Данечка, ну прости идиота, ну не сдержался, — трусь носом об его плечо, как провинившаяся собака, целую, нежу, ласкаю.
А он и не против вовсе, задыхается под моими поцелуями. Задираю на нем эту идиотскую футболку, грудь ласкаю, живот, каждый синячок, каждую царапинку целую, чтобы меньше болела и скорее заживала. Глажу эти замечательные ноги, бесконечно длинные, изящные. Ох, блин! И, наконец-то, шею можно целовать свободно. Даня на каждое мое движение отзывается, послушный, нежный. Прикусил чуть кожу на шее, а он уже стонет. Одной рукой его придерживаю, а вторая трусы стянула, член его гладит, а он губу прикусил и только что не урчит. Сжал чуть посильнее, погладил головку.
— Саш-а-а-а, — протяжно так, с надрывом.
— Что «Саша»? — усмехаюсь, а сам не останавливаюсь, — хочешь меня о чем-то попросить?
— Да-а-а, Саша, пожалуйста, — блин, я скоро сам с катушек слечу, такой у него голос хриплый, тягучий.
— Что «пожалуйста»? Остановиться? — нет уж, играть так до конца.
— Нет! Быстре-е-е, да! — Он выгибается в моих руках, когда я увеличиваю ритм, — мм-м-м-м, да-а!
Ох, какое у него лицо, когда он кончает, какой он красивый. Со вздохом, я прям чувствую, как он дрожит в моих руках. Податливый, шелковый, теплый. Я осторожно глажу его. Он пару минут тихо лежит, а потом снова начинает меня целовать, ласкаться.
— Я тебя хочу… чтобы ты… — он краснеет.
Сложно не понять, чего он хочет. Я улыбаюсь, перегибаюсь через него, роюсь в тумбочке. Где-то там смазка валялась. Господи, как же он краснеет сексуально! Кожа светлая, пятна такие яркие, на скулах, как будто румянами нарисованы. Я торопливо выдавливаю смазку на пальцы, он чуть испуганно смотрит на меня из-под ресниц. Целую его, что бы ни вспугнуть. Меня-то уже не остановишь! Мягко переворачиваю его на живот, целую лопатки, шепчу какие-то глупости о крыльях, он вроде бы расслабился, медленно ввожу в него один палец. Сдавленный стон, двигаюсь в нем, ищу простату, добавляю второй палец и продолжаю двигать уже двумя, пока он не начинает сам двигаться мне навстречу и насаживаться на них.
— Саша-а-а, м-м-м-м…
— Тебе больно? — я долго могу его так мучить.
— Саша, трахни меня уже! — вот значит какие мы слова знаем? Неожиданно! Но это одно из тех предложений, от которого невозможно отказаться.
Я ложусь на спину и притягиваю его к себе, он неловко перекидывает через меня больную ногу. Снимает через голову футболку. И я впервые вижу его совсем без одежды. Придерживаю его бедра. Какая у него задница классная! Упругая, небольшая, как раз в мою лапу помещается. Он чувствует на себе мой жадный изучающий взгляд, стесняется, закрывает глаза, упирается ладонями в мою грудь и начинает ме-е-е-едленно насаживаться на мой член. Чертовски медленно. Он издевается надо мною. Тесно, узко, жарко! Он что ли девственник? Плевать! И тут он начинает двигаться.
— Да-а-аня, — я вцепляюсь пальцами в его маленькую сладкую задницу.
Он задыхается и ускоряет темп. Одной рукой придерживая его попку, другой беру член и двигаю рукой в такт движению. Данила выгибается, громко стонет, я чувствую, что вот-вот кончу, начинаю быстрее двигать рукой. Чувствую, что на пальцы начинает течь что-то теплое, липкое. Кончаю. Он падает мне на грудь без сил. Я целую его куда-то, кажется в висок. Он на секунду открывает глаза, улыбается и засыпает. Я не шевелюсь. Мне сонно и лениво. Мне хорошо. Мне приятно чувствовать его на себе. Он, кажется, совсем заснул, я обнимаю его, осторожно, чтобы не задеть синяки на ребрах. И засыпаю вслед за ним.
— Саш, Саша! Ты где?
Я на кухне, пытаюсь соорудить перекус. Даня сидит в постели, прижимая к груди простыню, чем-то подавленный.
— Привет, малыш, жрать готовлю, а что?
— Мне бы одеться и…
— Ты домой собрался? — мне как-то холодно стало, — я думал, что ты останешься. Ну, у тебя нога болит и все такое, кто-то же должен за тобой ухаживать, ты ведь ходишь даже с трудом.
— А мне можно остаться? — он с надеждой посмотрел на меня.