Валя стояла совершенно голой перед зеркалом и рассматривала свои прелести, пытаясь представить, как их воспримут «позитиффщики» (и мучаясь оттого удвоенным стыдом). У нее было странное чувство дежа вю, сна наяву — ей казалось, что сбывается одно из ее мучительных эротических сновидений, в которых она боялась признаться даже себе…
Кроме всего прочего, она ужасно стеснялась обильной растительности у себя в паху: кучерявая шерстка особенно выделялась — кричала прямо-таки — на фоне розовой лысины, и была такой густой, что казалась — на Валю надеты черные трусы. Ей мерещилось, что она угловата, непропорциональна, у нее слишком толстый живот, слишком маленькие груди… Никто, кроме мужа и случайных наблюдателей, никогда не видел ее голой… Ох уж этот Сережка, Сережка-павлин! Ну, погоди у меня!
И Валя, решительным шагом направилась к двери — быстро, суетливо, пока не передумала, — и крикнула в темноту:
— Я готова!..
Захлопнула дверь, и — подальше от нее, в другой конец комнаты, как
от волка. Сейчас, сейчас придут, увидят ее. Ноги вдруг сделались ватными…
Послышались голоса, шаги, — ближе, ближе, — дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Мишина физиономия, скользнула взглядом по ее телу…
«Позитиффщики» вошли в комнату. Валя стояла перед ними голая, босая, нелепо улыбалась и не знала, что делать. Понимала, что прикрываться глупо — и руки свисали, как неживые, покачиваясь взад-вперед. Вале было зверски стыдно, до слез, но при этом — внутри ерзал интерес: какое впечатление она, голая, произвела на них?
В этот момент Валя ощутила внутри теплую волну — взгляды «позитиффщиков» исторгали из ее тела стыдную, сладкую дрожь. Ей захотелось выгнуться, потянуться, и она непроизвольно сделала несколько полузаметных чувственных движений.
«Позитиффщики» одобрительно переглядывались. Миша сказал:
— Валечка! Кралечка ты наша! Да ведь ты — именно то, что нам нужно! Почти. А ну-ка, повернись… вообще — походи, походи по комнате. Та-а-ак…
Валя ходила, поворачиваясь к ним обнаженными бедрами, ягодицами, грудью в профиль и анфас, и с каждым шагом и разворотом теплая волна подсасывала все сильней — хотелось выгибаться, принимать позы, выпячивать зад… Валя видела свое отражение в зеркалах — там была вся она, голая, лысая, чудовищно волосатая внизу, и там же были «позитиффщики», – и она снова не верила, что это — она, Валя, ходит перед ними в таком виде. Было очень стыдно — но сам стыд становился с каждым мигом все желанней и слаще. «Неужели я такая?..»
— Так. Валенька, ты чудо. Ничего, скоро пообвыкнешь, раскрепостишься — и будешь королевой моделей. Один только деликатный момент: головку твою побрили, а внизу у тебя — такие джунгли…
Валя, и так пунцовая, почувствовала, как голова ее наливается тяжелым огнем, а сердце проваливается куда-то в вязкое болото. Хотелось сесть на пол и заплакать. А Миша продолжал:
— Поэтому, — если ты не против, конечно (Мишин голос был снова глумливо-серьезным), — мы тебя побреем и там. Согласна?
Валя была готова растечься в лужу от стыда. Миша сказал поспешно: — По глазам вижу, что согласна! — подошел к сжавшейся Вале, взял ее за руку и отвел к тому же креслу, в котором Валя стала лысой. — Садись. — Валя села на ватные ягодицы, — Раздвинь ножки… — Миша присел на корточки, потом вскочил, поискал что-то, — приволок низкую скамейку, сел перед Валей, — Раздвинь, я же сказал. Как я смогу тебя побрить?
Он взял Валины колени и раздвинул их. Валя не сопротивлялась. — А теперь — вытяни ножки вперед, раздвинь шире… еще шире… Вот так. Чуть-чуть выгнись… – бедная Валя застыла в немыслимой позе, подставив Мише распахнутую наготу паха и ягодиц — Тебе никогда не делали интимную стрижку?
Валя ничего не смогла ответить, и Миша прекратил допрос. Он взял со стола крем, помазок — и стал мазать кремом Валин лобок, спускаясь все ниже и ниже, деловито замазывая вагину и пограничные с ней зоны. Валя вздрагивала, вцепившись в спасительные подлокотники. «Позитиффщики» стояли рядом, с интересом глядя, как Мишин помазок снует по Валиным интимным местам.
От прикосновений помазка, холодного, щекочущего, Валя почувствовала, что уплывает, тает, как снежок в горячей руке. Теплая волна внутри нее бурлила, распирала пах, подступая к самому краю — все ближе, ближе… Валя понимала, что Это такое — и боялась Этого, и хотела… С ней уже было однажды…
Мишакончил мазать ее, и стал орудовать станком. Это было стыдно, щекотно и адски приятно: Вале хотелось стечь с кресла на пол, стать жидкостью — лужицей расплавленного масла… Миша снова подбирался к вагине, сантиметр за сантиметром, и чем ближе — тем мучительней кипела горячая волна внутри, тем ближе просилась к запретному краю. Валя уже знала, что Это неизбежно, и только готовилась скрыть свое наслаждение, как только сможет, — чтоб не умереть со стыда. Ее запретный сон сбывался, приближался, врастал в нее! Она зажмурилась…
И в этот момент Миша коснулся вагины, сбривая с нее волоски — раз, другой… Мазнул помазком, обновляя крем, — еще, и еще… Валя почувствовала, как щекотка от помазка заползает ей внутрь, проникает во все нервы и капилляры, закипает в ней — все Валино тело, сверху донизу, набухает изнутри невыносимо сладкой щекоткой… Горячая волна вдруг вздыбилась, расперла бедра, закипела — и просочилась, излилась наружу, обжигая Валю наслаждением, какого она не знала никогда, никогда…
— А-а-а-а-а-а-а-а!!!.. …какое там — сдержаться! смертная щекотка лишала разума, и Валя забыла обо всем на свете, корчась в оргазме –
— А-а-а-а-а-а-о-о-у-у-ы-ы!…
…»Позитиффщики», застыв, наблюдали, как Валя кричит, закатив глаза, терзая рукой вагину и обхватив Мишу ногами, как коала…
***