…Она шла, почти зажмурившись. Не шла — летела, как метеор, — хотелось толкаться, врезаться, оступиться, упасть под колеса. Ей казалось, что она рассекает воздух со свистом, как ракета. Обида, клокотавшая внутри, оглушалась скоростью, но стоило замедлить ход — и сердце снова ныло, и черный червячок копошился в нем…
Вот и сейчас: на остановке толпа — нет дороги быстрому ходу. Хотелось врезаться в нее, разбросав людей-людишек, как щепки… останавливало только то, что было скользко, и — где-то на краю разума вертелась все-таки мысль: чем же виноваты люди, что Сережка мой — павлин, девчатник, кобель несчастный, красавчик, сволочь, бабник…
— Ы-ы-ы-ы!.. — Валя расплылась от рева… остановилась, пытаясь найти платок. — Прекратить! — скорчила гримасу, злясь на саму себя — плаксу и неженку, вытерлась, гордо вскинула голову. Мы еще посмотрим, кто кого!..
— Девушка… Девушка!.. — Валя только сейчас поняла, что ее окликают. Она в недоумении завертелась, напрягая глаза, мутные от рева, — кому она могла понадобиться?
— Девушка! Хотите поучаствовать в фотосессии?
Валя напряглась, определяя источник голоса, — и перед ней сфокусировался парень, очкастый, насмешливого вида.
— В фотосессии?.. — голос не слушался ее.
— Да. Мы вас будем снимать. Бесплатно. Хотите?
Валя соображала, свыкаясь с неожиданностью вопроса, — и вдруг перед ней возникла мстительная картина: она позирует незнакомым парням, те — бесятся от страсти, желают и вожделеют ее, неприступную царицу, а она — одним движением ресниц приговаривает и спасает, казнит и милует… И Валя выпалила, прежде чем успела подумать:
— Да! Хочу! Хочу!
— Отлично, — Очкарик прищурился и стал похож на китайца, — какой энтузиазм. Вы любите фотографироваться? — Валя не успевала реагировать, а Очкарик продолжал: — Вы нам, кажется, подходите. Кажется!.. Впрочем, сейчас удостоверимся. Пойдем, — он взял ее за локоть и повел к ближайшей двери. Валя успела прочитать замысловатую вывеску: «Арт-Позитиff. Fashion, Фото & Дизайн Sтудио».
Он ввел ее в темный коридор — «осторожно, лестница», — они спустились полуощупью куда-то вниз, повернули, — и вдруг Валю ослепил яркий свет. Они стояли в комнате, состоящей, казалось, из одного света и белых стен. Там Валя увидела двух мужчин — лощеных, богемных, ироничных. Они пристально разглядывали ее.
***
— …И нам нужна девушка — активная, заводная (Миша стал загибать пальцы), сексуальная, стройная, с гибкой фигурой, с короткой стрижкой. Вы — Миша уткнул в Валю указательный палец — вы нам подходите. Всем, кроме стрижки.
Валя, раздевшись по просьбе «позитиффщиков» до лифчика и колготок, утонула в бездонном кресле против Миши. Она трусила и стеснялась; ей никогда не приходилось сидеть раздетой перед незнакомыми мужчинами и участвовать в фотосессиях. Слезы давно были забыты, и Валя напряженно вникала в ситуацию, пытаясь понять ее. Несколько раз она спрашивала «а что мне делать?» — на что «позитиффщики» ухмылялись и переглядывались.
Наконец, продержав Валю минут десять в унизительном (она считала) неведении, упросив раздеться и обсмотрев со всех сторон, как лошадку, фотограф Миша приступил к сути дела. Валя слушала, прикрыв руками голый живот, и старалась не пропустить ни одного слова. Слушала — а внутри почему-то холодело, как в детстве, когда она играла в прятки.
— Но у меня ведь короткая стрижка, — сказала Валя. Она была подстрижена изящной шапочкой — чуть ниже ушей. Волосы ее были подкрашены глянцево-черным тоном, который очень шел Вале.
— Косте тоже так показалось, — сказал Миша. Костей звали Очкарика, поймавшего Валю. — Но нам нужна ОЧЕНЬ короткая. Совсем короткая. Мы бы с вами и разговаривать не стали, если бы… Если б вы нам так не понравились. – Миша подсел к Вале, безмятежно улыбаясь. Валя напряженно выгнулась…
— Насколько короткая? — спросила она, — под мальчика?
— Еще короче, — сказал Миша и уставился на нее. — Налысо. Иначе говоря — совсем без прически.
У Вали покруглели глаза, — а Миша вдруг запросто, по-хозяйски запустил руку ей в шевелюру и стал ерошить ее — медленно, не без нежности, как сама Валя ерошила порой вихры соседской малышни. Валя вздрогнула, но не протестовала — только сжалась сильней, да глядела, растерянно улыбаясь, на Мишу.
— У тебя волосики мягкие, приглажены ровно… — Миша продолжал ерошить Вале волосы, касаясь кончиками пальцев кожи на голове и спускаясь постепенно к затылку, отчего по Валиному телу побежали мурашки, леденящие, как брызги за шиворот…
— …Прямо шелк! «У пони дли-и-инная челка, все из не-е-ежного шелка…» Жаль, конечно, брить такую роскошь. — Мишина рука остановилась. — Если хочешь, мы побреем тебе головку. И тогда ты подойдешь нам. Только — если хочешь, конечно. Хочешь? — Миша вдруг коснулся пальцем ее затылка — и провел кривую к ушку, едва скользя кончиком у корней волос, отчего Валины внутренности вдруг ухнули куда-то в холодную глубину. Валя не смогла сдержаться — пискнула, поеживаясь и глядя застывшими взглядом на Мишу.
Прикосновения к коже под волосами были убийственно приятны. Валя помнила это по первой своей стрижке, совсем недавней – когда ее впервые коротко стригли и красили, а она сдерживала распиравший горло ком, стесняясь своего удовольствия… Налысо? Валя вдруг представила себе свою головку — с лысым черепом, голым, как у младенца или куклы, — и горло сжалось от жалости к себе. Вместе с ней вернулась злость: «чем хуже, тем лучше» — думала Валя, представляя, как она покажется лысой Сережке, как он раскроет рот, будто пузырь проглотил… будет ли он любить ее — такую? Или — разведется и уйдет к своему цветнику-девичнику? Черт бы побрал их всех… Валю охватил азарт мести; она уже упивалась горьким торжеством своего будущего безобразия…
— Хочу! — голосок ее прозвенел неожиданно резко, и сама Валя вздрогнула.