В ту ночь мудрецы города волшебников и колдунов Луксура, в котором, по рассказам свидетелей, здания витали в воздухе, ночь превращалась в день светом тысяч огней, и можно было встретить существ, ходивших еще по улицам Атлантиды, отметили в своих записях: «Звезды сместились со своего пути». Немногие в то время открыто смотрели на ночное небо – величайшим подвигам короля Аквилонии только предстояло свершиться, и черные бездны космоса все еще таили угрозу всему живому. Рукописи ученых, как и произведения вдохновленных этим событием поэтов, превратились в прах задолго до конца Хайборийской эры, а память людская недолговечна…
Изнывающий от неизвестности Миррар был готов, подобно своим диким предкам, шипеть и в отчаянии прыгать на монолит окружавших его стен. Заставив свое сердце биться мерно и ровно невероятным усилием воли, он застыл на месте, лишь зрачки под толстыми веками двигались в судорожном танце. Но спустя несколько минут, издав долгий пронзительный вой, он вышел из транса. Ничто не могло покинуть это место. Даже мысль. Так было угодно Сету.
Десятки метров твердейшего гранита, окружали со всех сторон ту естественную пустоту, в которой он находился. В ней, волею случая образовавшейся вечность назад в еще расплавленной породе, не могло возникнуть и мысли о свете дня, наступающего сейчас на поверхности. Только особый ритуал у Черного алтаря, скрытого в глубокой пещере, делал ее доступной для слуг Сета, а тайна его создания и природа этой таинственной связи были навсегда утеряны. Здесь царила тьма, что, впрочем, его нисколько не беспокоило – змеиный бог раскрыл своим адептам немало тайн о сути вещей.
Другое волновало Миррара – кровь все сильнее стучала в висках и покрытый короткой шерсткой череп уже начало сжимать болезненное кольцо удушья. Пространство этой пещеры было более чем ограниченно, и приготовленная к жертвоприношению пленница, удерживаемая нематериальными узами под ее потолком, не способствовала прибавлению свежего воздуха. Что-то капнуло ему на плечо. Прикоснувшись пальцем с втянутым когтем к мокрому месту, он лизнул его длинным розовым языком. Соль. Оскалив пасть в жуткой усмешке, он поднял лицо к потолку Разбуженная его воплем самка единорога, сумевшая, наконец, ненадолго задремать даже в этом страшном месте, как нельзя некстати напомнила о себе. Узкие челюсти пришли в движение, и отрывистые чирикающие звуки соткали небольшое изменение в заклинании, висящем вокруг пленницы.
Путы врезались в ее тело, подобно тончайшим из лесок. Слепо смотря в окружавшую ее тьму широко распахнутыми глазами, она заржала от непереносимой боли. Белая густая шерсть впитала в себя часть крови, но куда больше ее пролилось вниз, на первозданный камень. Находящийся в экстазе маг наблюдал, как эти струйки жизни, проникнув через, казалось, нерушимую преграду, продолжили свой полет дальше и дальше, исчезая в зеленоватом сиянии, необозримой пеленой расстилающимся под ним. Неожиданно его ушей достиг тонкий, на пределе слышимости звук. Дрожа от возбуждения, он оторвался от созерцания открывшейся ему нечестивой тайны земных недр и обернулся к его источнику. Первый признак открывающегося Прохода! Еще несколько мгновений, и его сподвижники будут здесь!
Со сдерживаемым удовлетворением он поднял в приветственном жесте лапу. И тут случилось невероятное, то, во что он вначале даже не смог поверить. Ослепительный свет, хлынувший из Прохода одновременно с потоком свежего воздуха, впервые пал на красно-коричневые камни и, подобно пламени, обжег его глаза. Коротко прозвучала спущенная тетива – и вспышка боли пронзила его плечо. От неожиданности потеряв концентрацию, он почти ослеп. В первый раз за долгое время используя обычное зрение, сквозь пелену слез, он увидел три расплывчатые тени на фоне белого прямоугольника Прохода. Дотронувшись лапой до плеча, он нащупал древко стрелы.
– Еще один! – Услышал он женский, с интонациями пресытившегося убийством беззащитных жертв хищника, голос.
Вторая стрела вонзилась в ту же руку немного ниже первой. На этот раз боль была столь сильна, что он едва не потерял сознание. Кровь хлынула из затронутой артерии и ручейком побежала по ладони. Он отбежал к центру пещеры, сознавая, что скрыться от убийц ему некуда.
– Сдавайся, – Новый голос звучал по-мальчишески звонко. – И не делай ничего того, о чем пожалеешь!
Резь в глазах еще не прошла, но зрачки уже вполне адаптировались, превратившись в тонкие вертикальные щели. Цепкий взгляд Миррара в доли секунды оценил своих врагов. Крайняя слева в группе – крепко сбитая волчица средних лет, не спеша достающая из колчана очередную стрелу. Высокая, шести футов ростом, она, тем не менее, приходилась только по плечи стоявшей в центре почти квадратной фигуры носорога с алыми, словно раскаленными докрасна угольками, глазами. Сжимая тремя толстыми пальцами одной руки гигантский обоюдоострый топор, по самую рукоятку покрытый темной коркой засохшей крови, другую он положил на плечо хрупкого по сравнению с ним единорога – юного жреца Митры.
— Твой черный культ больше не существует, маг.
Носорог убрал свою руку с плеча возбужденного юноши и двинулся на Миррара. Тот отступил еще на несколько шагов, оказавшись прямо под потерявшей сознание жертвой.
— Сам Митра повел нас сегодня в последний бой, и Черной горы больше нет, – вместе со своими подземными склепами она истаяла под его дыханием подобно предрассветному туману под лучами Солнца! Последний из вас там, наверху, заслужил легкую смерть, раскрыв секрет алтаря. Ответь, наконец, за свою проклятую богами жизнь!
Проиграть… сдаться… Неужели он для этого сотни лет изучал секреты этого мира, иногда покупая их, а иногда вырывая вместе с внутренностями?
Зазубренный осколок скалы величиной с ладонь, лежащий у ног стремительно слабеющего Миррара еле заметно сдвинулся и, стремительно рванувшись вверх, вонзился в беззащитный живот единорога. Кровь хлынула на искривившегося в усмешке бывшего Верховного жреца Сета. Третья по счету стрела вонзилась ему в живот, но это уже ничего не могло изменить. Гладь камня поглотила его также стремительно, как океан – брошенный в него нож.
– – –
– Чума пади на этих колдунов, – проворчал Конан. Он стоял в каменном коридоре с низким потолком, тускло освещенном укрепленными на равном расстоянии друг от друга бездымно горящими факелами. Позади него была сплошная стена, а конец его скрывала завеса яркого белого света. Еще мгновение назад он лежал под огромным красным балдахином спальни королевского дворца Аквилонии, сжимая в объятиях супругу. Любой из его предшественников на троне впал бы в панику и, возможно, уже был мертв, но нынешний его обладатель был не таков. Бросив взгляд на себя, Конан выяснил, что обнажен, — загадочная магия не только перенесла его сюда, но и лишила его одежды. «Ну и пусть подавится», – молча усмехнулся король и сделал первый осторожный шаг вперед.
Коридор заканчивался огромной залой, купольный свод которой поддерживали двенадцать массивных мраморных колонн, вздымавшихся вверх, по меньшей мере, на триста футов. Посреди него, стоял совершенно неуместный среди подобных монументальных творений стол на изящных ножках, соединенных тончайшим ажурным узором. Наметанный взгляд бывшего вора мигом оценил настоящую его цену – желтоватый металл, из которого тот состоял, был чистейшим золотом! Большое блюдо, стоявшее на нем, было до краев наполнено ягодами и орехами. Угощался ими, зачерпывая из него время от времени своей лапой, Конан потряс головой, пытаясь прогнать наваждение, косматый бурый медведь. Рядом с блюдом находился прозрачный сосуд с темно-красной жидкостью, — скорее всего вином, решил про себя Конан. Зверь наклонился и понюхал его.
– Пелиас! – Неожиданно раздался глухой бас. Врожденный страх перед сверхъестественным наконец проснулся в варваре, и он вжался в стену, мечтая и вовсе слиться с ней. – Почему у тебя никогда нет простой воды? Однимглазом он взглянул на Конана.
– Эй, человек!
– Конан! – раздался знакомый голос.
Киммериец вновь выглянул из коридора. Медведь отошел немного в сторону и, повернувшись к гостю лицом, разглядывал его. Оказалось, что все это время он своей спиной скрывал высокого, худого седовласого человека в одеждах ученого. На губах мага играла приветственная улыбка, но темные глаза его, как всегда, нечего не выражали. Тысячи лет практики таинственных обрядов и обретения запретных знаний наложили на него свой отпечаток, и теперь даже самый невнимательный не смог бы принять Пелиаса за обычного человека.
– Извини, что я потревожил тебя столь бесцеремонно, – маг подошел к нему и дружески протянул руку, — но обстоятельства сложились чрезвычайные.
Медленно приходящий в себя Конан машинально пожал ее и тут же, вздрогнув от неожиданности, сорвал предмет, неожиданно оказавшийся у него на голове. Корона Аквилонии? Пока он в недоумении вертел ее в руке, роскошная мантия легла ему на голые плечи, а взглянув вниз, Конан увидел на себе черные штаны и мягкие черные сапоги.
— Ну вот, — удовлетворенно заметил Пелиас. – Теперь вас можно представить друг другу, друзья мои.